|
Обвинителем по делу был мой, я бы сказал, не такой уж ученый друг, Стен‑Роберт Ульссон, который тогда носил звание казначейского прокурора. На мою долю, как это бывает подчас с людьми моей профессии, выпала неблагодарная и морально обременительная задача защищать Мауритсона, который, несомненно, представлял собой то, что в обыденной речи принято именовать преступником. Теперь я хочу задать один‑единственный вопрос: считает ли комиссар Бек, что Мауритсон был виновен в ограблении банка и в связанном с этим убийством, и что проведенное прокурором Ульссоном расследование было удовлетворительным?
– Нет, – ответил Мартин Бек. Хотя щеки Бульдозера внезапно порозовели в тон сорочке, еще больше оттенив чудовищный галстук с золотистыми русалками и пляшущими таитянками, он весело улыбнулся и сказал: – Я тоже хотел бы задать один вопрос. Комиссар Бек принимал какое‑либо участие в расследовании убийства в банке? – Нет. Бульдозер Ульссон хлопнул в ладоши и самодовольно кивнул. Мартин Бек покинул свидетельское место, сел рядом с Реей и взъерошил ее белокурые волосы, на что она ответила ему кислым взглядом. – Я ожидала большего, – сказала Рея Нильсен. – А я – нет, – отозвался Мартин Бек. Глаза Бульдозера Ульссона чуть не выскочили из орбит от любопытства. Рокотун, казалось, ничего не замечал. Слегка прихрамывая, он подошел к окну за спиной Бульдозера и написал пальцем на пыльном стекле: ИДИОТ. Потом сказал: – В качестве следующего свидетеля я вынужден пригласить полицейского. – Сержанта полиции, – поправил его помощник судьи. – Полицейского Карла Кристианссона, – невозмутимо продолжал Рокотун. Вошел Кристианссон, нерешительный малый, который в последние годы пришел к выводу, что полицейское ведомство – особого рода классовое общество, где поведение начальства диктуется не эксплуататорскими соображениями, а просто желанием поизмываться над подчиненными. Выдержав долгую паузу, Рокотун повернулся и принялся ходить взад‑вперед по залу. Бульдозер последовал его примеру, хотя двигался совсем в другом темпе. Ни дать ни взять этакие не совсем обычные часовые. Наконец Рокотун глубоко вздохнул и начал: – По имеющимся данным, вы служите в полиции пятнадцать лет. – Так точно. – Ваши начальники характеризуют вас как ленивого и бездарного, но честного и в принципе такого же квалифицированного – или неквалифицированного – сотрудника, как все ваши коллеги в стокгольмской полиции. – Протестую! – вскричал Бульдозер. – Защитник оскорбляет свидетеля! – В самом деле? – сказал Рокотун. – Если я скажу о господине старшем прокуроре, что он, наряду с цеппелином и воздушным шаром, представляет собой одну из наиболее занимательных и речистых пустот в нашей стране – да что там, в целом мире, – вряд ли в этом высказывании будет что‑то унизительное для него. Но я этого не скажу, что же касается свидетеля, я только подчеркиваю, что он опытный полицейский, столь же способный и интеллигентный, как остальные полицейские, украшающие наш город. – Если бы господин адвокат когда‑нибудь потратил несколько часов на то, чтобы послушать запись своих речей и сопутствующих звуковых эффектов, я уверен, он был бы так же испуган и шокирован, как все мы, служители правосудия, – сказал Бульдозер Ульссон. – Если бы господин прокурор появился с таким галстуком в стране, где безвкусица карается законом, – отозвался Рокотун, – его, наверно, приговорили бы к смертной казни. Кстати, откуда у вас эта контрабанда? – Господин адвокат перед лицом суда обвиняет меня в преступлении, – относительно спокойно произнес Бульдозер. |
