Изменить размер шрифта - +
Такие на Титанике, сверху, над окончанием: ах, отталкивая, в море сбрасывая чужих маленьких детей (своих у них нет и быть не может!), первые бросаются в спасательные лодки — спасать красоту!

 

Милая и злая чужая, родная чужая, такая недосягаемая под красными полями шляпы. (Заёмная кровь, весна.)

 

Вся я в ту секунду сводилась к укору: — почему Бог не создал меня мужчиной, чтобы в этот данный час (твой — последний!) любить тебя? — так, чтобы этой любовью вызвать на твоем лице окончательную победу молодости — улыбку.

 

(Спутник, огорченно и покорно: Pourquoi avons nous dû partir? Nous étions si bien là.

 

Là — это мы. Он — нашей молодостью — грелся…

 

— И о нем. — )

 

П. П. Сувчинский — мне:

 

— Через десять лет забудут!

 

— Через двести — вспомнят!

 

Еще — Красная шляпка:

 

— Что меня в этом возгласе обрадовало, озолотило, осчастливило? Сознание, что и на этот раз не выдумала, что это есть — помимо меня. Что — увидела, не нагадала. Освобождение от вечной муки сомнений поэта, навязанной ему всеми его ненавистниками и доброжелателями: а может быть ты всё это выдумал? (В устах ненавистника — хула, доброжелателя — хвала, в ушах и сердце поэта — мука. Мы ведь только (и точно) правды хотим: вещи как она есть (внутри).)

 

Поэт: Иоанн, из которого постепенно делают Фому.

 

Dunkle Zypressen!

Die Welt ist gar zu lustig —

Es wird doch alles vergessen.

 

(Этих стихов Lenau, виденных когда-то в детстве в альбоме моей матери (ее рукой), я потом никогда не обнаружила — два раза покупала из-за них Lenau — нету!)

 

…Не говори с тоской: их нет,

Но с благодарностию — были.

 

(Оба — эпиграфы для Перекопа)

 

После этой записи начинается Перекоп. Первые строки, карандашом:

 

Земля была суха, как соль —

Земля хотела пить

(просила — пить)

 

(NB! Потом не вошло — жаль: символ — и достоверность. 1938 г.)

 

Не странно: на солончаке

Кончалась соль земли

 

Черепах будем жрать

(пометка «soup de tortue»…)

 

Пометка: Перекоп начат 1-го августа 1928 г., в Понтайяке. Дай Бог!

 

Отрывок письма: — Мой родной, Вы не знаете, как сжалось у меня сердце, когда я по возвращении прочла «только не в четверг après-midi» — это, кажется, моя первая боль от Вас, я увидела, что в своей безрасчетности — просчиталась, либо Вы мне мстите (мне — Вы, когда мы — братья!) — либо мы (Вы + я, я + Вы) в данную минуту жизни для Вас не то, что для меня, т. е. не ВСЁ. Какая-то другая жизнь, где меня (нас с вами) нет, другие уговоры, и — главное — за час до моего отъезда. Родной, неужели Вам с другими лучше, чем с нами. Как мне больно.

 

(Очевидно — Н. П. Гронскому и очевидно — случайно посреди тетрадки, на первом свободном месте, п. ч. уехала значительно позже, а тут — отъезд. МЦ. 1938 г.)

 

Мур — 9-го августа 1938 г.

 

— Очень, очень жалко, что папа уехал! Я теперь с одним мамом остался!

 

…В четверг Вы были один дома, в субботу я — одна, а встретились мы в пятницу. Что это, как не жизнь, с ее непрерывными случайностями, с ее мазней, жизнь — обратное сну (чистовику сна), где всё когда надо и как надо.

Быстрый переход