Его голос звучал вызывающе и немного неуверенно. Донья Лукреция решила, что он похож на гениального ребенка, страдающего от нехватки родительской любви: все такие люди совершают мерзости, глупости и геройства лишь для того, чтобы мама обратила на них внимание. Это относится к Эгону Шиле или к Фончито? Донья Лукреция не сомневалась, что таким в недалеком будущем станет сын Ригоберто.

«Сейчас начнется самое трудное», — подумала женщина. Она не сомневалась, что у копии Фончито, похожей на Эгона Шиле, есть запасные ключи и, даже если бы она захотела, из номера ей не убежать. Остаток ночи придется провести здесь. Донье Лукреции стало страшно, но сильнее страха были любопытство и возбуждение. Переспать с этим стройным юношей с холодными глазами и жесткой складкой у губ было все равно что заняться любовью с почти взрослым Фончито или помолодевшим Ригоберто. Донья Лукреция усмехнулась. Женщина в зеркале на стене ванной казалась спокойной, почти веселой. Снять одежду оказалось непросто. Пальцы свело судорогой, словно она долго держала их в снегу. Сбросив нелепый парик, мини-юбку и прочую сбрую, донья Лукреция облегченно вздохнула. Оставшись в чулках и крошечном черном лифчике, она потянулась, встряхнула волосами — они были убраны под сетку — и в нерешительности остановилась перед закрытой дверью. Женщину вновь охватила паника. «Неизвестно, выйду ли я отсюда живой». Но даже страх не мог бы заставить ее отказаться от затеянной Ригоберто (или Фончито?) игры. Молодой человек погасил в гостиной свет, оставив гореть лишь маленькую лампу в углу. В огромном окне, на фоне темного неба, казалось, сияли мириады светлячков. Лима прикинулась мировой столицей; тьма скрывала трущобы, грязь и даже вонь. Мрак наполняла нежная музыка: арфы, литавры и скрипки. Боязливо продвигаясь к двери в спальню, донья Лукреция вдруг ощутила новую волну желания, от которого моментально отвердели соски («Ригоберто это так нравилось»). Женщина бесшумно пересекла комнату и толкнула дверь. Та распахнулась.

— Они были там? — спросила Хустиниана с возрастающим недоверием. — Я сразу поняла. Они там были? Аделита, дочка сеньоры Эстер?

— И тип, который играл на скачках, наркоторговец или кто он там, — подтвердила донья Лукреция. — Да, они там были. Оба. В постели.

— Само собой, голые, — хихикнула Хустиниана, прикрыв рот ладошкой и широко распахнув глаза. — И поджидали вас, сеньора.

Комната казалась больше любой другой спальни в гостиничном номере, даже в первоклассном сюите, хотя донья Лукреция не могла правильно оценить ее размеры: красноватого ночника под бордовым абажуром хватало лишь на то, чтобы осветить нагую парочку, слившуюся в объятиях на черном покрывале со сливовыми пятнами. Вокруг царил мрак.

— Заходи, дорогая, — пригласил мужчина, не переставая целовать и тискать Аделиту. — Налей себе выпить. На столе есть шампанское. Кокс — в серебряной табакерке.

Донья Лукреция никак не ожидала увидеть в номере Аделиту и любителя скачек, но куда сильнее ее смутило отсутствие стройного юноши. Он ушел? Или подглядывает из темноты?

— Привет, сестренка. — Из-за плеча мужчины выглянула порочная рожица Аделиты. — Классно, что ты смылась со своего свидания. Проходи, не стесняйся. Тебе не холодно? Здесь тепленькое местечко.

Страх окончательно испарился. Донья Лукреция прошла к столу и налила себе шампанского из оставленной в ведерке со льдом бутылки. А что, если взять щепотку кокаина? Отпивая маленькими глоточками шампанское, она вглядывалась во тьму и думала: «Это какое-то колдовство. Так не бывает». Обнаженный, мужчина казался еще толще, чем в одежде. У него была белая, покрытая родинками кожа, складки на животе, мощные ягодицы и короткие волосатые ноги. Аделита, напротив, оказалась совсем худенькой.