— Работа имела непосредственное отношение к женским соскам, — сообщил Фито, высунув пупырчатый кончик языка и осоловело прищурив глаза, словно хотел получше разглядеть находящийся перед ним предмет. («А находилось перед ним мое декольте». Одиночество дона Ригоберто становилось невыносимым.) Хотя я был самой мелкой сошкой с самым низким жалованьем, от меня прямо зависел успех шоу. Офигительная ответственность.

— Это как? — нетерпеливо встряла Тете Баррига.

— Я делал так, чтобы у танцовщиц на сцене торчали соски.

Для этого он держал за кулисами миску со льдом. Девушки, все в блестках и перьях, с изогнутыми ресницами и длиннющими ногтями, в микроскопических бикини и с пышными плюмажами, с выставленными напоказ ляжками и грудями, по очереди представали перед Фито Себольей, чтобы он натер их соски кубиками льда. Девицы, взвизгнув, выбегали на сцену, и грудки у них торчали, как холмики.

— И это действует? — с энтузиазмом спросила Тете, искоса бросив взгляд на свой хилый бюст; ее супруг неловко закашлялся. — Если потереть льдом, они правда станут…

— Твердыми, крепкими, упругими, наливными, стоячими, торчащими, плотными, каменными, — построил синонимический ряд Фито Себолья. — И продержатся ровно пятнадцать минут.

«Действует», — подумал дон Ригоберто. Полоска неба в щели между шторами начала светлеть. Еще одно утро без Лукреции. Не пора ли будить Фончито в школу? Еще нет. Разве ее здесь не было? Как в ту ночь, когда он опробовал рецепт из Фоли-Бержер на ее прекрасной груди. Он видел, как затвердели темные, в золотистом ореоле соски жены, прикоснулся к ним губами, почувствовал, какие они упругие и холодные. Тот эксперимент стоил донье Лукреции сильной простуды, которую впоследствии подхватил и он сам.

— Где у вас ванная? — спросил Фито Себолья. — Мне руки помыть, не подумайте чего плохого.

Лукреция провела его по коридору, стараясь соблюдать дистанцию. Она боялась, что наглец снова попытается ее схватить.

— Я запал на твою квартероночку, — разглагольствовал Фито, покачиваясь из стороны в сторону. — Я еще какой толерантный, по мне хоть белые, хоть черные, хоть желтые — лишь бы фигурки были хороши. Ты мне ее не подаришь? А если хочешь, продай. Я хорошо заплачу.

— Ванная здесь, — отрезала донья Лукреция. — Вымой заодно и рот, Фито.

— Слово хозяйки — закон, — пробормотал Фито Себолья и, прежде чем донья Лукреция успела увернуться, ухватил ее за грудь. Впрочем, негодяй тотчас отдернул руку и юркнул в ванную: — Прошу прощения, ошибся дверью.

Донья Лукреция вернулась в зал. Гости уже начали расходиться. Женщина дрожала от гнева. На этот раз она откажет этому дикарю от дома. Обменявшись с гостями последними банальностями, донья Лукреция проводила их в сад. «Это последняя капля, последняя». Время шло, а Фито все не объявлялся.

— Стало быть, он ушел раньше?

— Я тоже так подумала. Решила, что он сбежал через черный ход. Но нет. Он затаился.

Гости разошлись, ушел нанятый на вечер официант, мажордом и кухарка помогли Хустиниане погасить фонари в саду и включить сигнализацию, пожелали хозяйке спокойной ночи и отправились спать в домик для прислуги за бассейном, а сама Хустиниана, которая спала наверху, напротив кабинета дона Ригоберто, мыла на кухне посуду.

— Фито Себолья спрятался где-то в доме?

— В сауне, наверное, или в саду.