– Доверьте мне свои уши. Шекспир 1564– 1616. Проклятье! – Четыре белые голубки выпорхнули из рукавов Формайла. Он проводил из изумленным взглядом. Затем продолжил:

– Друзья, приветствия.

Что за черт?! – Карманы Формайла вспыхнули. Из них с треском взлетели римские свечи. Он попытался погасить пламя. Отовсюду посыпались конфетти, – Друзья… Молчать! Я все‑таки произнесу эту речь! Тихо!.. Друзья!.. – Формайл ошарашено замолчал. Его одежда задымилась и стала испаряться, открывая ярко‑оранжевое трико. – Клейнман! – яростно взревел он. – Клейнман! Что с вашим чертовым гипнообучением?!

Из шатра высунулась лохматая голова. – Ви училь свой речь, Формайль?

– Будьте уверены. Я учил ее битых два часа. Не отрываясь от проклятого курса – Клейнман об иллюзионизме.

– Нет, нет, нет! – закричал лохматый. – Сколько раз мне говорить?! Иллюзионизм не есть красноречий! Есть магия! Ви училь неправильный курс!

Оранжевое трико начало таять. Формайл рухнул с плеч дрожащего слуги и исчез в шатре. Толпа ревела и бушевала. Коптили и дымили кухни. Кипели страсти. Царил разгул обжорства и пьянства. Гремела музыка. Стоял кавардак. Жизнь неслась на полных парах. Водевиль продолжался.

В шатре Формайл переоделся. Задумался, махнул рукой, переоделся снова. В конце концов накинулся с тумаками на лакеев и на исковерканном французском потребовал портного. Не успев надеть новый костюм, вспомнил, что не принял ванну, и велел вылить в пруд десять галлонов духов. Тут его осенило поэтическое вдохновение, и он вызвал придворного стихотворца.

– Запишите‑ка, – приказал Формайл. Погодите. Рифму на «блещет».

– Вещий, – предложил поэт. – Рукоплещет, трепещет…

– Мой опыт! Я забыл про мой опыт! – вскричал Формайл. – Доктор Кресчет! Доктор Кресчет!

Полураздетый, очертя голову, он влетел в лабораторию, сбив с ног доктора Кресчета, придворного химика. Когда тот попытался подняться, оказалось, что его держат весьма болезненной удушающей хваткой.

– Нагучи! – воскликнул Формайл. – Эй, Нагучи! Я изобрел новый захват!

Формайл встал, поднял пол у за душе иного химика и джантировал с ним на маты. Инструктор дзю‑до, маленький японец, посмотрел на захват и покачал головой.

– Нет, посалуйста, – вежливо просвистел он. – Фссс. Васэ давление на дыхательное горло не есть верно. Фссс. Я покасу вам, посалуйста. – Он схватил ошеломленного химика, крутанул его в воздухе и с треском припечатал к мату в позиции вечного самоудавления. – Смотрисе, посалуйста, Формайл?

К тому времени Формайл был уже в библиотеке и дубасил библиотекаря толстенной «Das Sexual Leben» Блоха, потому что у несчастного не оказалось трудов о производстве вечных двигателей. Он кинулся в физическую лабораторию, где испортил дорогостоящий хронометр, чтобы поэкспериментировать с шестеренками. Джантировал в оркестр. Схватил там дирижерскую палочку и расстроил игру музыкантов. Одел коньки и упал в парфюмированный пруд, откуда был вытащен изрыгающим страшные проклятья по поводу отсутствия льда. Наконец, он выразил желание побыть в одиночестве.

– Хочу пообщаться с собой, – заявил Формайл, щедро наделяя слуг оплеухами, и храпел, не успел еще последний из них доковылять до двери и закрыть ее за собой.

Храп прекратился. Фойл поднялся на ноги.

– На сегодня им хватит. – Он подошел к зеркалу. Глубоко вздохнул и задержал дыхание, внимательно наблюдая за своим лицом. По истечении одной минуты оно оставалось чистым. Он продолжал сдерживать дыхание, жестко контролируя пульс и мышечный тонус, сохраняя железное спокойствие.