|
Умение расслабляться, конечно, первая вещь которой должен научиться танцовщик. Это так же первое, чем должен овладеть пациент, когда он оказывается один на один с психоаналитиком. Это первое, чему должен научиться любой человек, чтобы жить. Это чрезвычайно трудно, ибо означает самоотвержение, полное самоотвержение. Вся концепция Хоу основана на этой простой, но революционной идее полного и безусловного самоотвержения. Это религиозное мироощущение: приятие боли _____________ * И Грэм Хоу "Я-субъект и Я-объект", "Вреэдя и дитя" "Воинственный танец" 490 страдания, несчастья и так далее. Это окружная дорога, которая, в конце концов, всегда оказывается самой короткой. Подобное миропонимание подразумевает усвоение жизненного опыта, самоосуществление, послушание и дисциплину: кривая временной дуги естественного развития предпочтительней быстрой, гибельной прямой. Это -- путь мудрости, путь, который должен, в конечном счете, быть выбран, потому что все другие пути только подводят к нему. Немного есть книг о мудрости -- или лучше сказать, об искусстве жить? -- которые подверглись бы столь тщательному изучению, как эти три книги. Профессиональный философ склонен смотреть на них с недоверием из-за откровенной простоты авторских умозаключений. В отличие от психоаналитика, философ-профессионал редко получает радостную возможность видеть свои теории подвергнутыми испытанию. Что касается психоаналитика, то его мысль всегда насущна, как повседневные дела. Он подвергается испытанию в каждый момент своей жизни. В данном случае мы имеем дело с человеком, для которого писать это тайное наслаждение, факт, могущий быть в высшей степени поучительным для многих писателей, тратящих часы, чтобы выдавить из себя мыслишку. Хоу глядит на мир, который есть здесь и сейчас. Он видит его во многом таким, каким этот мир предстает пациенту, приходящему к нему за помощью. "Истина состоит в том, что мы больны, -- говорит он, и добавляет: -- причина болезни в нас самих". Если с нами что-то не так, заключает он, то это что-то не такого рода, чтобы можно было его излечить палкой или штыком. Исцеление достигается метафизическим путем, а не терапевтическим: дело не в том, чтобы обнаружить и удалить источник боли. "Это как если бы мы изменили карту самой жизни посредством изменения нашего отношения к ней", -- поясняет Хоу. Это извечная умственная гимнастика, известная всем мудрецам, которая лежит в самой основе метафизики. Жизнь, как все мы знаем, -- битва, и человек, будучи частью жизни, сам есть воплощение битвы. Если он видит факт и приемлет его, он способен, невзирая на битву, изведать мир души и радоваться ему. Но чтобы прийти к такому концу, который есть начало (ибо мы еще не начинали жить!), человек должен усвоить доктрину приятия, или, что то же самое, безусловного самоотвержения, которое есть любовь. И тут я должен сказать, что, по моему мнению, автор идет дальше любых теорий жизни, какие до сих пор излагали психоаналитики; он показывает себя чем- 491 то большим, нежели врачеватель -- художником жизни, человеком, способным избрать самый рискованный курс лечения: неколебимой верой. Верой в жизнь, позвольте тут же добавить, верой свободной и гибкой, равной всякой неотложной помощи и достаточно широкой, чтобы включить в себя смерть, так же как другие так называемые беды. Ибо при таком широком и взвешенном взгляде на жизнь, смерть уже не "последний враг" и не "конец"; если, как он подчеркивает, врачевателю и отведена роль, то это роль "повитухи" смерти. (Читатель, желающий продлить удовольствие, может заглянуть в тибетскую "Книгу мертвых". |
