Аня шла по улице, возвращаясь к своей оставленной возле церкви машине. А в голове у нее все вертелось: «Уронили Мишку на пол, оторвали Мишке лапу. Все равно его не брошу, потому что он – хороший…».

Визит к господину Горобцу Михаил откладывал до последнего. Но право выбора за ним еще оставалось. И выбрал он именно Горобца. Прошлая встреча с ним сложилась гладко, как по нотам. Михаилу повезло, потому что границы его возможностей были надежно размыты. А неведение настораживает. Потому-то Горобец и пошел на сближение. Сказано не было почти ничего, а результат был ошеломляющим. Сейчас предстояло успех повторить. Да еще в результате получить не словесную поддержку, а материальную. С этим, как Корнилову было прекрасно известно, всегда возникали сложности.

Прикрыть Митрофанова и Ропшина нужно было немедленно. И осечки тут быть не должно. Иначе как он будет прикрывать всю свою команду от гибели в самом начале их пути? Денег нужно было много. То есть такое количество, чтобы закрыть дело. Предстояло платить и платить быстро. Быстро и много.

В прошлый свой визит к Горобцу у Корнилова был свежий козырь – дело Перейкина. Раскручивать его можно было в любую сторону. А что было оно полным «глухарем», оттого, что реальных доказательств нельзя было добыть ни на кого, так это была маленькая тайна Корнилова. Следственная группа все больше склонялась к тому, что бегство Перейкиной связано с ее полной и безоговорочной виной в смерти мужа. Иначе зачем же она сбежала, дав подписку о невыезде? И все это могло быть известно Горобцу. А тогда на понт его не возьмешь. Сейчас у Михаила не было никаких активов, которые бы можно было предложить Горобцу в обмен на деньги.

Корнилов убеждал себя в том, что сам бы никогда туда не поехал. Но когда борешься не за себя, а за тех, кто стоит за тобой и верит тебе, многими принципами можно пренебречь.

Муху занесло в салон автомобиля через приоткрытое окно. Она, как назойливая мысль, начала метаться у Корнилова перед глазами. Он попытался было схватить ее в кулак, но, управляя машиной, сделать это оказалось не просто.

«Хорошо хамелеонам, – подумал он, – могут отслеживать две цели одновременно и независимо». Он тоже пытается, только не очень выходит. Но что Корнилов точно мог делать одновременно, так это злиться на своих подручных, занявшихся самодеятельностью, на Перейкину, сбежавшую с шахматной доски разыгрываемых сегодня фигур, на Горобца, так ловко игравшего чужими страстями. И на эту дурацкую муху.

Приближаясь к владениям Горобца, Корнилов ощутил знакомую свою детскую тоску. И разочарование, постигшее его здесь в прошлый раз. Никогда не надо возвращаться в места, связанные в детском сознании с нераскрытой страшной тайной. В жизни и так много разочарований.

В этот раз Корнилов въехал в ворота на своем новеньком «джипе».

Дойдя по впечатляющему офису до кабинета Горобца, он почувствовал, как сжимается сердце, как будто бы он забрался слишком высоко в горы и не может дышать разреженным воздухом. Пришлось минуту постоять и прийти в себя. Он смотрел на ручку двери и думал, что если успеет открыть ее сам, то все будет хорошо. Но секунды шли, дышать было нечем, и ручка будто бы удалялась от него, как в бинокле, если смотреть через него в обратную сторону.

«Это все нервы. Все болезни от нервов, только сифилис от любви», – вдруг вспомнил он и взялся за ручку двери. Но она не послушалась, дрогнула, и на пороге оказался сам господин Горобец собственной персоной.

Анатолий Иванович просканировал Корнилова своими ртутными глазками, и только потом поприветствовал насмешливой улыбочкой.