В конце июня приехал Петро проведать брата, в разговоре
упомянул, что отец гневается на него по-прежнему и как-то заявил, что не
будет справлять строевого коня: пусть, дескать, идет в местную команду.
- Ну, это он пущай не балуется. Пойду на службу на своем, - Григорий
подчеркнул это слово, - коне.
- Откель возьмешь? Выпляшешь? - пожевывая ус, улыбнулся Петро.
- Не выпляшу, так выпрошу, а то и украду.
- Молодец!
- На жалованье куплю, - уже серьезно пояснил Григорий.
Петро посидел на крылечке, расспросил о работе, харчах, жалованье; на
все придакивая, жевал обгрызенный окомелок усины и, выведав, сказал
Григорию на прощанье:
- Шел бы ты домой жить, хвост-то ломать нечего. Думаешь, угоняешься за
Длинным рублем?
- Я за ним не гонюсь.
- Думаешь с своей жить? - свернул Петро разговор.
- С какой своей?
- С этой.
- Покеда думаю, а что?
- Так, с интересу попытал.
Григорий пошел его проводить. Спросил напоследок:
- Как там, дома?
Петро, отвязывая от перил крыльца лошадь, усмехнулся:
- У тебя домов, как у зайца теремов. Ничего, живем помаленечку. Мать -
она об тебе скучает. А сенов ноне наскребли, три прикладка свершили.
Волнуясь, Григорий разглядывал старую корноухую кобылицу, на которой
приехал Петро.
- Не жеребилась?
- Нет, брат, яловая оказалась. Гнедая, энта, какую у Христони выменяли,
ожеребилась.
- Что привела?
- Жеребца, брат. Там жеребец - цены нету! Высокий на ногах, бабки
правильные и в грудях хорош. Добрячий конь будет.
Григорий вздохнул:
- Скучаю по хутору, Петро. По Дону соскучился, тут воды текучей не
увидишь. Тошное место!
- Приезжай проведать, - кряхтел Петро, наваливаясь животом на острю
хребтину лошади и занося правую ногу.
- Как-нибудь.
- Ну, прощай!
- Путь добрый!
Петро уже выехал со двора; вспомнив, закричал стоявшему на крыльце
Григорию:
- Наталья-то... Забыл... беда какая...
Ветер, коршуном круживший над двором, не донес до Григория конца фразы;
Петра с лошадью спеленала шелковая пыль, и Григорий, не расслышав, махнул
рукой, пошел к конюшне.
Сухостойное было лето. Редко падали дожди, и хлеб вызрел рано. Только
что управились с житом - подошел ячмень, желтел кулигами, ник чупрынистыми
колосьями. Четверо пришлых рабочих, нанявшихся поденно, и Григорий выехали
косить.
Аксинья отстряпалась рано, упросила Григория взять ее с собой.
- Сидела бы дома, нужда, что ль, несет? - отговаривал Григорий, но
Аксинья стояла на своем и, наскоро покрывшись, выбежала за ворота, догоняя
повозку с рабочими.
То, чего ждала Аксинья с тоской и радостным нетерпением, то, чего
смутно побаивался Григорий, - случилось на покосе. Аксинья гребла и,
почувствовав некоторые признаки, бросила грабли, легла под копной. Схватки
начались вскоре. Закусив почерневший язык, Аксинья лежала плашмя. |