- Студенты мутят, небось.
- Мы об этом последние узнаем.
- Как в японскую войну.
- А коня сыну-то справил?
- Чего там загодя...
- Брехни это!
- А с кем война-то?
- С турками из-за моря. Море никак не разделют.
- И чего там мудреного? Разбили на улеши, вот как мы траву, и дели!
Разговор замазывался шуткой, и старики расходились.
Караулил людей луговой скоротечный покос, доцветало за Доном
разнотравье, невровень степному, квелое и недуховитое. Одна земля, а соки
разные высасывает трава; за бугром в степи клеклый чернозем что хрящ:
табун прометется - копытного следа не увидишь; тверда земля, и растет по
ней трава сильная, духовитая, лошади по пузо; а возле Дона и за Доном
мочливая, рыхлая почва гонит травы безрадостные и никудышные, брезгает ими
и скотина в иной год.
Отбивали косы по хутору, выстругивали грабельники, бабы квасы томили
косарям на утеху, а тут приспел случай, колыхнувший хутор от края до
другого: приехал становой пристав со следователем и с чернозубым
мозглявеньким офицером в форме, досель невиданной; вытребовали атамана,
согнали понятых и прямиком направились к Лукешке косой.
Следователь нес в руке парусиновую фуражку с форменным значком. Шли
вдоль плетней левой стороной улицы, на стежке лежали солнечные пятна, и
следователь, наступая на них запыленными ботинками, расспрашивал атамана,
по-петушиному забегавшего вперед:
- Приезжий Штокман дома?
- Так точно, ваше благородие.
- Чем он занимается?
- Известно, мастеровщина... стругает себе.
- Ничего не замечал за ним?
- Никак нет.
Пристав на ходу давил пальцами угнездившийся меж бровей прыщ;
отдувался, испревая в суконном мундире. Чернозубый офицерик ковырял в
зубах соломинкой, морщил обмяклые в красноте складки у глаз.
- Кто у него бывает? - допытывался следователь, отводя рукой
забегавшего наперед атамана.
- Бывают, так точно. Иной раз в карты поигрывают.
- Кто же?
- С мельницы больше, рабочие.
- А кто именно?
- Машинист, весовщик, вальцовщик Давыдка и кое-кто из наших казаков
учащивает.
Следователь остановился, поджидая отставшего офицера, фуражкой вытер
пот на переносице. Он что-то сказал офицеру, вертя в пальцах пуговицу его
мундира, и помахал атаману пальцем. Тот подбежал на носках, удерживая
дыхание. На шее его вздулись и дрожали перепутанные жилы.
- Возьми двух сидельцев и пойди их арестуй. Гони в правление, а мы
сейчас придем. Понятно?
Атаман вытянулся, свисая верхней частью туловища так, что на стоячий
воротник мундира синим шнуром легла самая крупная жила, и, мыкнув, зашагал
обратно.
Штокман в исподней рубахе, расстегнутой у ворота, сидел спиной к двери,
выпиливая ручной пилкой на фанере кривой узор. |