|
Аксинья, не переводя духа, дошла до мелеховского огорода. Оглянулась; скинув хворостинный кляч с устоя, открыла дверцы. По утоптанной стежке дошла до зеленого частокола подсолнечных будыльев. Пригибаясь, забралась в самую гущину, измазала лицо золотистой цветочной пылью; подбирая юбку, присела на расшитую повителью землю. Прислушалась: тишина до звона в ушах. Где-то вверху одиноко гудит шмель. Полые, в щетинистом пушке будылья подсолнечников молча сосут землю. С полчаса сидела, мучаясь сомненьем - придет или нет, хотела уж идти, привстала, поправляя под платком волосы, - в это время тягуче заскрипели дверцы. Шаги. - Аксютка! - Сюда иди... - Ага, пришла. Шелестя листьями, подошел Григорий, сел рядом. Помолчали. - В чем это у тебя щека? Аксинья рукавом размазала желтую пахучую пыль. - Должно, с подсолнуха. - Ишо вот тут, возле глаза. Вытерла. Встретились глазами. И, отвечая на Гришкин немой вопрос, заплакала. - Мочи нету... Пропала я, Гриша. - Чего ж он? Аксинья злобно рванула ворот кофты. На вывалившихся розоватых, девически крепких грудях вишнево-синие частые подтеки. - Не знаешь чего?.. Бьет каждый день!.. Кровь высасывает!.. И ты тоже хорош... Напаскудил, как кобель, и в сторону... Все вы... - Дрожащими пальцами застегивала кнопки и испуганно - не обиделся ли - глядела на отвернувшегося Григория. - Виноватого ищешь? - перекусывая травяную былку, протянул он. Спокойный голос его обжег Аксинью. - Аль ты не виноват? - крикнула запальчиво. - Сучка не захочет - кобель не вскочит. Аксинья закрыла лицо ладонями. Крепким, рассчитанным ударом упала обида. Морщась, Григорий сбоку поглядел на нее. В ложбинке между указательным и средним пальцем просачивалась у нее слеза. Кривой, запыленный в зарослях подсолнухов луч просвечивал прозрачную капельку, сушил оставленный ею на коже влажный след. Григорий не переносил слез. Он беспокойно заерзал по земле, ожесточенно стряхнул со штанины коричневого муравья и снова коротко взглянул на Аксинью. Она сидела, не изменив положения, только на тыльной стороне ладони вместо одной уже три слезные дробинки катились вперегонку. - Чего кричишь? Обидел? Ксюша! Ну, погоди... Постой, хочу что-то сказать. Аксинья оторвала от мокрого лица руки. - Я за советом пришла... За что ж ты?.. И так горько... а ты... "Лежачего вдарил..." - Григорий побагровел. - Ксюша... сбрехнул словцо, ну, не обижайся... - Я не навязываться пришла... Не боись! В эту минуту она сама верила, что не затем пришла, чтобы навязываться Григорию; но когда бежала над Доном в займище, думала, не отдавая себе ясного отчета: "Отговорю! Нехай не женится. С кем же жизнь свяжу?!" Вспомнила тогда о Степане и норовисто мотнула головой, отгоняя некстати подвернувшуюся мысль. |
