|
Встречала где-либо Гришку и, бледнея, несла мимо красивое, стосковавшееся по нем тело, бесстыдно-зазывно глядела в черную дичь его глаз. Чувствовал Гришка после встречи с ней сосущую тоску. Без причины злобствовал, срывал зло на Дуняшке, на матери, а чаще всего брал шашку, уходил на задний баз и, омываясь потом, двигая желваками скул, рубил понатыканные в землю толстые хворостины. За неделю нарубил ворох. Пантелей Прокофьевич ругался, сверкал серьгой и желтыми белками глаз: - Нарубил, дьявол паршивый, на два плетня хватило бы! Ишь чжигит нашелся, мать твоя курица. Вон в хворост поезжай и чжигитуй... Погоди, парень, пойдешь на службу, там нарубишься!.. Там вашего брата скоро объездют... XXI За невестой в поезжанье нарядили четыре пароконные подводы. По-праздничному нарядные люди толпились на мелеховском базу возле бричек. Дружко - Петро - в черном сюртуке и голубых с лампасами шароварах, левый рукав его перевязан двумя белыми платками, под пшеничными усами постоянная твердая усмешка. Он - возле жениха. - Ты, Гришка, не робей! Голову по-кочетиному держи, что насупонился-то? Возле бричек бестолковщина, шумок. - Где же подженишник делся? Пора бы выезжать. - Кум! - А? - Кум, ты на второй бричке поедешь. Слышишь, кум? - Люльки поприцепили на бричках? - Небось, не рассыпешься и без люлек. Мягкая! Дарья - в малиновой шерстяной юбке, гибкая и тонкая, как красноталовая хворостинка, - поводя подкрашенными дугами бровей, толкала Петра. - Пора ехать, говори бате. Там заждались теперича. Пошептавшись с прихромавшим откуда-то отцом, Петро распорядился: - Рассаживайся! На мою бричку пятеро с женихом. Аникей, ты за кучера. Разместились. Багровая и торжественная Ильинична отворила ворота. Четыре брички захватили по улице наперегонки. Петро сидел рядом с Григорием. Против них махала кружевной утиркой Дарья. На ухабах и кочках рвались голоса, затянувшие песню. Красные околыши казачьих фуражек, синие и черные мундиры и сюртуки, рукава в белых перевязах, рассыпанная радуга бабьих шалевых платков, цветные юбки. Кисейные шлейфы пыли за каждой бричкой. Поезжанье. Аникей, сосед Мелеховых, доводившийся Григорию троюродным братом, правил лошадьми. Свешиваясь, почти падая с козел, он щелкал кнутом, взвизгивал, и запотевшие лошади рвали постромки, вытягиваясь в струну. - Сыпь им! Сыпь... - орал Петро. Безусый скопцеватый Аникей подмигивал Григорию, морща голое, бабье лицо тонкой улыбкой, взвизгивал и порол лошадей кнутом. - Сто-ро-нись!.. - прогремел, обгоняя их, Илья Ожогин, дядя жениха по материнской линии. За его спиной разглядел Григорий счастливое, с подпрыгивающими смуглыми щеками лицо Дуняшки. - Нет, погоди!. |
