Изменить размер шрифта - +

   Старший, безрукий Алексей,  шел  в  середине.  Тугой  воротник  мундира
прямил ему жилистую шею, редкая,  курчавым  клинышком,  бороденка  задорно
топорщилась вбок, левый глаз нервически подмаргивал. Давно  на  стрельбище
разорвало в руках Алексея винтовку, кусок затвора изуродовал щеку.  С  той
поры глаз к делу и не к делу подмигивает; голубой шрам, перепахивая  щеку,
зарывается в кудели волос. Левую руку  оторвало  по  локоть,  но  и  одной
крутит Алексей цигарки искусно и без промаха: прижмет  кисет  к  выпуклому
заслону груди, зубами оторвет нужный клочок бумаги, согнет  его  желобком,
нагребет табаку и неуловимо поведет пальцами, скручивая. Не успеет человек
оглянуться, а Алексей, помаргивая,  уже  жует  готовую  цигарку  и  просит
огоньку.
   Хоть и безрукий, а первый в хуторе кулачник. И кулак не  особенно  чтоб
особенный - так, с тыкву-травянку величиной; а случилось как-то на  пахоте
на быка осерчать, кнут затерялся, стукнул кулаком - лег бык на борозде, из
ушей кровь, насилу отлежался. Остальные братья -  Мартин  и  Прохор  -  до
мелочей схожи с Алексеем. Такие же низкорослые, шириной в дуб, только  рук
у каждого по паре.
   Григорий поздоровался с Шамилями, Митька  прошел,  до  хруста  отвернув
голову. На масленице в кулачной стенке не пожалел  Алешка  Шамиль  молодых
Митькиных зубов, махнул наотмашь, и выплюнул Митька на  сизый,  изодранный
коваными каблуками лед два коренных зуба.
   Равняясь с ними, Алексей мигнул раз пять подряд.
   - Продай чурбака!
   - Купи.
   - Почем просишь?
   - Пару быков да жену в придачу.
   Алексей, щурясь, замахал обрубком руки:
   - Чудак, ах, чудак!.. Ох-хо-ха, жену... А приплод возьмешь?
   - Себе на завод оставь, а то Шамили переведутся, - зубоскалил Григорий.
   На площади у церковной ограды кучился народ. В толпе ктитор  [церковный
староста], поднимая над головой гуся,  выкрикивал:  "Полтинник!  От-да-ли.
Кто больше?"
   Гусь вертел шеей, презрительно жмурил бирюзинку глаза.
   В  кругу  рядом  махал  руками  седенький,  с  крестами   и   медалями,
завесившими грудь, старичок.
   - Наш дед Гришака про турецкую войну брешет. - Митька указал глазами. -
Пойдем послухаем?
   - Покель будем слухать - сазан провоняется, распухнет.
   - Распухнет - весом прибавит, нам выгода.
   На площади, за  пожарным  сараем,  где  рассыхаются  пожарные  бочки  с
обломанными оглоблями, зеленеет крыша моховского дома. Шагая  мимо  сарая,
Григорий сплюнул и зажал нос. Из-за бочки, застегивая шаровары - пряжка  в
зубах, - вылезал старик.
   - Приспичило? - съязвил Митька.
   Старик управился с последней пуговицей и вынул изо рта пряжку.
   - А тебе что?
   - Носом навтыкать бы надо! Бородой! Бородой! Чтоб старуха за неделю  не
отбанила.
   - Я тебе, стерва, навтыкаю! - обиделся старик.
   Митька стал, щуря кошачьи глаза, как от солнца.
   - Ишь ты, благородный какой. Сгинь, сукин сын! Что присучился? А  то  и
ремнем!
   Посмеиваясь, Григорий подошел к крыльцу моховского  дома.
Быстрый переход