Старший, безрукий Алексей, шел в середине. Тугой воротник мундира
прямил ему жилистую шею, редкая, курчавым клинышком, бороденка задорно
топорщилась вбок, левый глаз нервически подмаргивал. Давно на стрельбище
разорвало в руках Алексея винтовку, кусок затвора изуродовал щеку. С той
поры глаз к делу и не к делу подмигивает; голубой шрам, перепахивая щеку,
зарывается в кудели волос. Левую руку оторвало по локоть, но и одной
крутит Алексей цигарки искусно и без промаха: прижмет кисет к выпуклому
заслону груди, зубами оторвет нужный клочок бумаги, согнет его желобком,
нагребет табаку и неуловимо поведет пальцами, скручивая. Не успеет человек
оглянуться, а Алексей, помаргивая, уже жует готовую цигарку и просит
огоньку.
Хоть и безрукий, а первый в хуторе кулачник. И кулак не особенно чтоб
особенный - так, с тыкву-травянку величиной; а случилось как-то на пахоте
на быка осерчать, кнут затерялся, стукнул кулаком - лег бык на борозде, из
ушей кровь, насилу отлежался. Остальные братья - Мартин и Прохор - до
мелочей схожи с Алексеем. Такие же низкорослые, шириной в дуб, только рук
у каждого по паре.
Григорий поздоровался с Шамилями, Митька прошел, до хруста отвернув
голову. На масленице в кулачной стенке не пожалел Алешка Шамиль молодых
Митькиных зубов, махнул наотмашь, и выплюнул Митька на сизый, изодранный
коваными каблуками лед два коренных зуба.
Равняясь с ними, Алексей мигнул раз пять подряд.
- Продай чурбака!
- Купи.
- Почем просишь?
- Пару быков да жену в придачу.
Алексей, щурясь, замахал обрубком руки:
- Чудак, ах, чудак!.. Ох-хо-ха, жену... А приплод возьмешь?
- Себе на завод оставь, а то Шамили переведутся, - зубоскалил Григорий.
На площади у церковной ограды кучился народ. В толпе ктитор [церковный
староста], поднимая над головой гуся, выкрикивал: "Полтинник! От-да-ли.
Кто больше?"
Гусь вертел шеей, презрительно жмурил бирюзинку глаза.
В кругу рядом махал руками седенький, с крестами и медалями,
завесившими грудь, старичок.
- Наш дед Гришака про турецкую войну брешет. - Митька указал глазами. -
Пойдем послухаем?
- Покель будем слухать - сазан провоняется, распухнет.
- Распухнет - весом прибавит, нам выгода.
На площади, за пожарным сараем, где рассыхаются пожарные бочки с
обломанными оглоблями, зеленеет крыша моховского дома. Шагая мимо сарая,
Григорий сплюнул и зажал нос. Из-за бочки, застегивая шаровары - пряжка в
зубах, - вылезал старик.
- Приспичило? - съязвил Митька.
Старик управился с последней пуговицей и вынул изо рта пряжку.
- А тебе что?
- Носом навтыкать бы надо! Бородой! Бородой! Чтоб старуха за неделю не
отбанила.
- Я тебе, стерва, навтыкаю! - обиделся старик.
Митька стал, щуря кошачьи глаза, как от солнца.
- Ишь ты, благородный какой. Сгинь, сукин сын! Что присучился? А то и
ремнем!
Посмеиваясь, Григорий подошел к крыльцу моховского дома. |