|
Перила - в густой резьбе дикого винограда. На крыльце пятнистая ленивая тень. - Во, Митрий, живут люди... - Ручка и то золоченая. - Митька приоткрыл дверь на террасу и фыркнул: - Деда бы энтого направить сюда... - Кто там? - окликнули их с террасы. Робея, Григорий пошел первый. Крашеные половицы мел сазаний хвост. - Вам кого? В плетеной качалке - девушка. В руке блюдце с клубникой. Григорий молча глядел на розовое сердечко полных губ, сжимавших ягодку. Склонив голову, девушка оглядывала пришедших. На помощь Григорию выступил Митька. Он кашлянул. - Рыбки не купите? - Рыбы? Я сейчас скажу. Она качнула кресло, вставая, - зашлепала вышитыми, надетыми на босые ноги туфлями. Солнце просвечивало белое платье, и Митька видел смутные очертания полных ног и широкое волнующееся кружево нижней юбки. Он дивился атласной белизне оголенных икр, лишь на круглых пятках кожа молочно желтела. Митька толкнул Григория: - Гля, Гришка, ну и юбка... Как скло, насквозь все видать. Девушка вышла из коридорных дверей, мягко присела на кресло. - Пройдите на кухню. Ступая на носках, Григорий пошел в дом. Митька, отставив ногу, жмурился на белую нитку пробора, разделявшую волосы на ее голове на два золотистых полукруга. Девушка оглядела его озорными, неспокойными глазами. - Вы здешний? - Тутошний. - Чей же это? - Коршунов. - А звать вас как? - Митрием. Она внимательно осмотрела розовую чешую ногтей, быстрым движением подобрала ноги. - Кто из вас рыбу ловит? - Григорий, друзьяк мой. - А вы рыбалите? - Рыбалю и я, коль охота набредет. - Удочками? - И удочками рыбалим, по-нашему - притугами. - Мне бы тоже хотелось порыбалить, - сказала она, помолчав. - Что ж, поедем, коль охота есть. - Как бы это устроить? Нет, серьезно? - Вставать надо дюже рано. - Я встану, только разбудить меня надо. - Разбудить можно... А отец? - Что отец? Митька засмеялся. - Как бы за вора не почел... Собаками ишо притравит. - Глупости! Я сплю одна в угловой комнате. Вот это окно. - Она указала пальцем. - Если придете за мной - постучите мне в окошко, и я встану. В кухне дробились голоса: робкий - Григория, и густой, мазутный - кухарки. Митька, перебирая тусклое серебро казачьего пояска, молчал. - Женаты вы? - спросила девушка, тепля затаенную улыбку. - А что? - Так просто, интересно. Митька внезапно покраснел, а она, играя улыбкой и веточкой осыпавшейся на пол тепличной клубники, спрашивала: - Что же, Митя, девушки вас любят? - Какие любят, а какие и нет. - Ска-жи-те... А отчего это у вас глаза как у кота? - У... кота? - вконец терялся Митька. - Вот именно, кошачьи. - Это от матери, должно... Я тут ни при чем. - А почему же, Митя, вас не женят? Митька оправился от минутного смущения и, чувствуя в словах ее неуловимую насмешку, замерцал желтизною глаз. |
