Красивым так
раздает, а дурным, таким, вот, как ты, тетка Марья, за деньги.
- Ты-то, дьявол клешнятый, хорош. Образина твоя калмыцкая!.. На тебя
конем не наедешь: испужается.
- Калмык да татарин - первые люди в степе, ты, тетушка, не шути!.. -
уходя, отбивался Федот.
Поселился слесарь Штокман у косой и длинноязыкой Лукешки. Ночь не успел
заночевать, а по хутору уж бабы языки вывалили.
- Слыхала, кума?
- А что?
- Федотка-калмык немца привез.
- Ну-ну?..
- И вот тебе матерь божья! В шляпе, а по прозвищу Штопол чи Штокал...
- Никак, из полицевских?
- Акцизный, любушка.
- И-и-и, бабоньки, брешут люди. Он, гутарют, булгахтир, все одно как
попа Панкратия сынок.
- Пашка, сбегай, голубь, к Лукешке, спроси у ней потихоньку, мол:
"Тета, кого к тебе привезли?"
- Шибчей беги, чадунюшка!
На другой день приезжий явился к хуторскому атаману.
Федор Маныцков, носивший атаманскую насеку третий год, долго вертел в
руках черный клеенчатый паспорт, потом вертел и разглядывал писарь Егор
Жарков. Переглянулись, и атаман, по старой вахмистерской привычке, властно
повел рукой:
- Живи.
Приезжий откланялся и ушел. Неделю из дому носу не показывал, жил, как
сурок в сурчине. Постукивал топором, мастерскую устраивал в летней
завалюхе-стряпке. Охладел к нему бабий ненасытный интерес, лишь ребятишки
дни напролет неотступно торчали над плетнями, с беззастенчивым
любопытством разглядывая чужого человека.
V
Григорий с женой выехали пахать за три дня до покрова. Пантелей
Прокофьевич прихворнул: опираясь на костыль, охая от боли, ломавшей
поясницу, вышел проводить пахарей.
- Энти два улеша вспаши, Гришка, что за толокой у Красного лога.
- Ну-ну. А что под Таловым яром деляна, с энтой как? - шепотом
спрашивал перевязавший горло, охрипший на рыбальстве Григорий.
- После покрова. Зараз и тут хватит. Полтора круга [круг - четыре
гектара] под Красным, не жадуй.
- Петро не приедет пособить?
- Они с Дашкой на мельницу поедут. Надо ноне смолоть, а то завозно.
Ильинична совала Наталье в кофту мягких бурсаков, шептала:
- Может, Дуняшку бы взяла погонять быков?
- Управимся и двое.
- Ну гляди, ягодка. Христос с тобой.
Изгибая тонкий стан под тяжестью вороха мокрой одежды, Дуняшка прошла
через двор к Дону полоскать.
- Наташа, милушка, там в Красном логу воробьиного щавлю - сила, нарви!
- Нарву, нарву.
- Цыц, стрекотуха! - Пантелей Прокофьевич махал костылем.
Три пары быков потянули по дороге перевернутый запашник, чертя
затвердевшую от осеннего сухостоя и бездождья черствую землю. Григорий
поминутно поправлял жавший шею платок, шел по обочине дороги, кашлял.
Наталья шагала рядом с ним, на спине ее колотился мешок с харчами. |