|
Доступно и зло безвестный автор высмеивал скудную казачью жизнь, издевался над порядками и управлением, над царской властью и над самим казачеством, нанявшимся к монархам в опричники. Заволновались. Заспорили. Загудел Христоня, подпирая головой потолочную матку. Штокман сидел у дверей, курил из костяного с колечками мундштука, смеялся одними глазами. - Правильно! Справедливо! - бухал Христоня. - Не сами виноваты, довели до такой страмы казаков. - Кошевой недоуменно разводил руками и морщил красивое темноглазое лицо. Был он коренаст, одинаково широк и в плечах и в бедрах, оттого казался квадратным; на чугунно-крепком устое сидела плотная, в кирпичном румянце, шея, и странно выглядела на этой шее красивая в посадке небольшая голова с женским очертанием матовых щек, маленьким упрямым ртом и темными глазами под золотистою глыбой курчавых волос. Машинист Иван Алексеевич, высокий мослаковатый казак, спорил ожесточенно. Всосались и проросли сквозь каждую клетку его костистого тела казачьи традиции. Он вступался за казаков, обрушиваясь на Христоню, сверкая выпуклыми круглыми глазами. - Ты обмужичился, Христан, не спорь, что там... В тебе казацкой крови - на ведро поганая капля. Мать тебя с воронежским яишником прижила. - Дурак ты!.. Э, дурак, братец, - басил Христоня. - Я правду отстаиваю. - Я в Атаманском полку не служил, - ехидничал Иван Алексеевич, - это в Атаманском что ни дядя, то дурак... - И в армейских попадают такие, что невпроворот. - Молчи уж, мужик! - А мужики аль не люди? - Так они и есть мужики, из лыка деланные, хворостом скляченные. - Я, брат, как в Петербурге служил - разных видал. Был, стал быть, такой случай, - говорил Христоня, в последнем слове делая ударение на "а". - Несли мы охрану царского дворца, в покоях часы отбывали и снаружи. Снаружи над стеной верхи ездили: двое туда - двое сюда. Встренутся, спрашивают: "Все спокойно? Нету никаких бунтов?" - "Нету ничего", - и разъезжаются, а чтоб пристать поговорить - и не моги. Тоже и личности подбирали: становют, стал быть, в дверях двоих, так подгоняют, чтоб похожи один на одного были. Черные так черные стоят, а белые, так белые. Не то что волосы, а чтоб и обличьем были схожи. Мне, стал быть, раз цырульник бороду красил из-за этих самых глупостев. Припало в паре стоять с Никифором Мещеряковым, - был такой казачок в нашей сотне Тепикинской станицы, - а он, дьявол, какой-то гнедой масти. Чума его знает, что за виски, кубыть, аж полымем схваченные. Искать-поискать, стал быть, нету такой масти в сотнях; мне сотник Баркин, стал быть, и говорит: "Иди в цырульню, чтоб вмиг подрисовали бороду и вусы". Прихожу, ну, и выкрасили... А как глянул в зеркалу, ажник сердце захолонуло: горю! Чисто горю, и все! Возьму бороду в жменю, кубыть, аж пальцам горячо. Во!.. - Ну, Емеля, понес без колес! Об чем начал гутарить? - перебил Иван Алексеевич. |
