Кулотка проснулся от криков. Увидя окровавленное лицо лучника, подскочил к князю и, не думая, что делает, поддаваясь только чувству возмущения, рывком стянул Мстислава с коня, прохрипел:

– Пришибу! Думаешь, как князь, так те честь новгородска ни во что? Бей своих дружинников!

Рядом с Кулоткой выросли еще несколько бородатых воев с рогатинами.

– Полегче, – раздался сиплый голос одного из них.

Мстислав, опомнившись и зная, что с новгородцами шутки плохи, процедил свирепо:

– Одна кость! – Вскочил на коня и ускакал.

Оставшиеся молчали. У них уже отлегло от сердца, и они теперь чувствовали неловкость, что были так непочтительны к своему начальнику: чуть, грешным делом, не намяли ему бока.

– Строгонек! – снисходительно сказал наконец невысокий большелобый кузнец Есип, глядя в сторону исчезнувшего князя и виновато почесывая затылок.

– Службу любит, сильный сокол, – произнес тот же сиплый голос, что еще недавно предупреждал князя с угрозой: «Полегче».

«Сильным соколом» называли Мстислава заглазно, гордясь его смелостью.

Кулотка, вдруг снова рассвирепев, набросился на Панфилку:

– Ты чо, хухря, воевать пошел аль пузо чесать?

Он в сердцах огрел Панфилку кулаком по шее, плюнул и отправился досыпать.

На третий день пути добыли вести: из города Киремпе, в верховьях рек Остры и Супоя, вышел две дневки назад обоз меченосцев. Мстислав наградил гонца и тотчас собрал сотских:

– Объявите охочим людям: кто со мной пойдет обоз перехватить?

Пожилой сотский Агафон заикнулся было:

– Негоже те, князь, самому ввязываться, чай, помоложе есть…

Мстислав гневно сверкнул глазами:

– То мне судить! Охотников пришлите к вечеру. Пусть головы окрутят убрусами, чтоб отличать своих в ночи.

Оставшись один, он продолжал обдумывать план ночного налета. Эту пусть маленькую, но дерзкую победу надо одержать во что бы то ни стало, тогда уверятся новгородцы в силе своей, взыграет в них боевой дух.

…Кто знает, что померещилось рыцарям, когда ночью обрушились на них со свистом и гиком дьяволы в белых арабских чалмах.

Успех превзошел самые смелые ожидания новгородцев. Одних только коней они захватили семьсот, перебили немало врагов, а в обозе у них обнаружили оковы, которые те везли для будущих пленных. Кулотка, потрясая связками оков, кричал восторженно:

– Рыли яму, да сами ввалились!

Ободренные первым успехом, новгородцы двинулись дальше, к реке Эмбах, где меж озер Чудским и Барца шли бои эстов с рыцарями за крепость Отепя.

Тимофей оказался в одном десятке с Кулоткой и очень был этому рад. Они вместе участвовали в ночном налете на обоз, достали себе доспехи, коней. На Кулотке была сейчас кольчуга, в руках – топор, у бедра – меч: не успел положить свое снаряжение в обоз. И топор и меч Кулотки казались игрушечными, не по росту его, Тимофей нет-нет да и поглядывал на своего нового друга, невольно улыбаясь.

– Ну чего смеешься, тараканий богатырь? – делая вид, что сердится, спросил наконец Кулотка и ладонью слегка ударил по верхушке Тимофеева шлема.

Тимофей зашатался в седле.

Лаврентий тоже был среди ополченцев (Незда послал его, заботясь о своем имени), ехал, уныло свесив голову.

Покачиваясь в седле, Кулотка развлекал воев:

– Ночь-то темна, кобыла черна, еду-еду да пощупываю – тут ли она, везет ли меня?

Вои хохочут:

– Не поперхнется!

– Как бродом идет…

– Верно сказываю, – сохраняя серьезность, продолжает Кулотка. – А то, робятки, еще вспомнил: стою я ономедни возле башни Детинца, ан женка Марфутка на возу едет, разогналась – хочет башню сбить.