— Здравствуй… Тина!

   Она кивнула.

   — Я присяду?

   Не дожидаясь ответа, он подошел к столику, на котором стояла ваза, и опустил в нее сирень. Потом сел напротив Тины, на расстоянии чуть меньше вытянутой руки.

   — Как ты себя чувствуешь? Тебе хорошо здесь?

   Он говорил тихо, словно боялся чего-то. Он сразу понял: нужной атмосферы не возникнет, несмотря на все старания, не возникнет, если этого не захочет сама Тина.

   — Да, хорошо. Спасибо.

   Ее голос звучал ровно, тембр его не изменился — это немного обнадежило Конрада.

   — Вот, — продолжал он, — я принес тебе конфеты. Если ты любишь сладкое, они тебе понравятся.

   — Спасибо, — повторила она, глядя, как он развязывает ленту и снимает бумагу. Потом, когда Конрад поднял голову, их взгляды на секунду встретились, но Тина быстро отвела глаза. Что было в них? Боль или, что ужаснее, пустота? Жили ли в ней воспоминания о светлом, не умерли ли прежние чувства?

   Как бы то ни было, в тот миг, когда они взглянули друг на друга, в воображении Конрада возникло видение: в ярких лучах солнца скрещиваются клинки острых шпаг, и от этого слияния в борьбе сверкающих полос металла, как ни странно, рождается свет.

   — Возьми, — сказал Конрад, — попробуй.

   — Как маленькой…— прошептала Тина, и Конраду показалось, что в ее глазах блеснули слезы.

   Он сделал над собой усилие и улыбнулся, но она не ответила на улыбку. Потом спросила:

   — Ты был болен?

   Он кивнул.

   — Что-то серьезное?

   — Нет. Все прошло. К счастью, у меня хорошее здоровье. А потом… Тина, сейчас меня волнуешь только ты!

   Она оборвала:

   — Пожалуйста, не надо обо мне!

   Конрад тайком вздохнул: Тина не желала пускать его дальше неких условных границ. И, возможно, была не в состоянии перейти их сама.

   — Извини, Тина. Я не мог проведать тебя раньше, но теперь…

   — Где Джоан? — перебила она.

   Конрад вздрогнул. Она спросила без тени ревности или упрека, но ему… было так тяжело отвечать!

   — Ее больше нет рядом, — подумав, произнес он.

   Тина, не удивившись, кивнула. Похоже, она размышляла о чем-то своем. Потом медленно проговорила:

   — Она осталась в Америке? И твоя дочь тоже?

   — Да, они… они остались там.

   Тина смотрела в окно, на ясное небо, пересеченное ветками тополей. Создавалось впечатление, что ее совершенно не волнует то, о чем идет разговор. Глубоко замкнувшаяся в себе, погруженная в собственные мысли, она не обращала внимания на странные интонации Конрада. Кажущаяся безмятежность на самом деле была подавленностью — Конрад это понимал, но он далеко не до конца пережил свое собственное горе, и потому страдал от мнимого равнодушия ее слов.

   — Теперь ты, должно быть, доволен?

   Лицо Конрада исказилось, точно зеркало, по которому ударили молотком.

   — Ты делаешь мне больно, Тина! — Он крепко сцепил пальцы рук. — Я знаю, Джоан говорила тебе о нас… Но она… она погибла во время пожара на корабле, когда мы плыли в Австралию.

   Тина слегка вскрикнула, ее глаза мучительно расширились.

   — А… Мелисса?

   Взгляд Конрада окаменел.

   — Тоже.