Ее пепельные брови приподнялись — она раздумывала над его словами. Потом сказала:

   — Что ж… Не терпится узнать, чего ты пожелаешь.

   Услышав это, Конрад встал и скинул дорогой темный плащ.

   — Денег у меня хватит, так что не беспокойся. Спальня там, где и раньше?

   — Как, ты хочешь прямо сейчас? — с изумленным смешком задала вопрос Элеонора. Ситуация забавляла ее и одновременно сбивала с толку. Конрад был совсем другим, чем прежде; ее пугали его отчужденный взгляд, тягучий, мрачный, обжигающий, как адская смола, и резковатые манеры. Элеонора знала — люди меняются, но она не любила этого, может быть потому, что не всегда успевала вовремя приспособиться к переменам.

   — Да, сейчас. Потом у меня будут кое-какие дела. Элеонора подавила еще один смешок.

   — Я только что встала с постели.

   — Ничего, ляжешь снова. — Он обернулся. — Это же привычно для тебя, так?

   И, не оглядываясь больше, прошел в дальние комнаты.

   В затемненной спальне Элеонора разделась, скользнула в еще теплую постель и прильнула к нему.

   — Ну?..

   Но Конрад не спешил. Он налил в бокалы шампанское, ее любимый напиток, и они выпили — раз и другой.

   — За новую встречу? — спросила Элеонора, с последним глотком откидываясь на спину. По груди, животу и ногам побежало расслабляющее тепло. Женщина не прикрылась простыней, и Конрад смотрел на ее красивое тело — без жадности и возбужденного нетерпения.

   — Помню, это я научила тебя всяким хитростям, нежности и умению любить женщину.

   Он засмеялся.

   — Нет, Элеонора, не ты. Это приходит само собой или не приходит — в зависимости от человека. Научить такому нельзя.

   В ответ она вкрадчиво обвила руками шею Конрада и припала губами к его губам.

   Но, к ее удивлению, все произошло не так, как можно было ожидать: Конрад напрямую, без всяких околичностей устремился к цели. То, что он делал, походило не на ласку горячего, легкого, чистого ветра, а на все сметающий черный ураган.

   Элеонора долго лежала, не двигаясь, рядом с ним. Потом, встав с постели, сказала:

   — Ты изменился.

   Накинула пеньюар из ниспадающих до пола кружев цвета слоновой кости, подошла к комоду, на котором стояла бутылка коньяка, и, наполнив рюмку, залпом выпила.

   — Изменился? В чем?

   Она усмехнулась.

   — Где тот романтичный мальчик, где его тонкая душа, юная пылкость и робкая нежность? Теперь этого нет.

   — Есть, — возразил Конрад, — только отныне далеко не для каждой. Слишком большая роскошь — дарить такое всем. — Он помолчал. — Рад, что ты говоришь об этом без сожаления, с легким сердцем. С тобой мне не придется притворяться.

   Она улыбнулась, а Конрад продолжил:

   — Тогда, семь лет назад, я мог по-настоящему любить, но был беден, и ты отвергла меня. Теперь все наоборот. Разве тебе недостаточно оболочки, под которой спрятана эта неведомая тебе душа, и того, что лежит в моем бумажнике?

   Женщина пожала плечами.

   — Вполне. Мне нравятся такие мужчины: сильные, страстные, опытные… И безжалостные. Те, что твердо знают, чего хотят.

   Конрад, видя, что Элеонора все же разочарована, усмехнулся.

   — Странно… Люди редко любят себе подобных.

   — Неужели я такая?

   — Такая.