Между тем Масленка осматривал сложное сооружение, окружавшее Ветроволка.

— А как мы его повезем? Нам же понадобится резервуар, а в нем одном около пяти сотен фунтов весу. Мы вряд ли сдвинем его с места. Даже вдвоем.

Тинкер оценила обстановку: резервуар, бледный израненный эльф и потоки крови.

— Мы заберем с собой трейлер, мастерскую. Поставим его на платформу твоего тягача.

— Ты шутишь?

— Это к вопросу о том, как мы его доставим.

— Черт, а вверх-то как, в обсерваторию? К тому же мы не знаем, дома ли Лейн. Телефоны-то по-прежнему не работают.

— В День Выключения она, как правило, на месте. Скачивает данные с домашнего компьютера. Если же ее не окажется… Ну, тогда поедем в больницу. В «Мерси». А если там его не возьмут… Право, не знаю. Например, поедем в Монровиль и поищем ветеринара.

— Монровиль? Ты имеешь в виду, поедем на Землю?

— Мы на Земле.

— Мы в Питтсбурге, — сказал Масленка. — А ведь Питтсбург давно не является частью Земли.

— Если понадобится поехать на Землю, мы поедем на Землю.

— Что происходит? — поинтересовался эльф, чуть приоткрыв глаза. Голос его казался тоньше бумаги.

— Мы везем трейлер к одному человеку, который может вам помочь.

— То есть двигается сам дом?

— Да.

Он закрыл глаза и издал слабый смешок.

— А вы, люди, еще считаете нас богами!

Теперь Холм Обсерватории стал коммуной ученых, сплотившихся вокруг руководства обсерватории «Аллегени». Сто лет назад этот район считался обителью богачей; здесь сохранились помпезные викторианские дома, ныне превращенные в общежития для ученых. Средний возраст приезжающих равнялся двадцати семи годам. В основном это были молодые доктора наук, отправленные сюда пожилыми научными руководителями, получившими признание на Земле. Каждые девяносто дней население общежитий менялось. Из-за близости обсерватории освещение было неярким, но постоянным. По ночам астрономы изучали параллельную звездную систему, а днем ксенобиологи исследовали инопланетные формы жизни. Хозяйство вели сообща: запасные генераторы, кухонные принадлежности, повара и уборщицы, а также компьютеры обслуживали всех.

Дом Лейн Сканске стоял неподалеку от общежитий. Аккуратная белая ограда защищала роскошный сад, в котором росли розы, функии, леафрины и хлорофоры. Лейн называла сад утешительным призом за вынужденный отказ от жизни в космосе: она стала инвалидом в результате страшной катастрофы межпланетного корабля.

Масленка остановил тягач, направив передние фары на входную дверь большого викторианского дома Лейн, и крикнул:

— Тинк! Мы приехали!

Тинкер проскользнула в кабину и села рядом с ним.

— Он все еще жив.

Всю дорогу она жалела о том, что не спросила Ветроволка об аннулирующем заклятии за те несколько мгновений, когда он был в сознании. Впрочем, не очень-то вежливо спрашивать растерзанного до полусмерти героя, защищавшего не кого-нибудь, а тебя: «А как это работает? Ничего, если я применю это к вам, пока вы не умерли?» Поэтому Тинкер молчала. Все-таки еще оставалась какая-то надежда.

— Пойду взгляну, дома ли Лейн.

— Сейчас четыре утра, Тинк.

— Замечательно! Значит, она дома — если, конечно, осталась в городе.

Наконец зажегся свет со стороны лаборатории, находившейся в задней части дома. Потом в холл вышла Лейн. Ее тело было искривлено толстым стеклом и катастрофой космического корабля. Как ксенобиолог, она готовилась изучать жизнь в морях Европы, а став инвалидом, получила второй шанс и стала изучать чужую жизнь Эльфдома.