Вот почему он честно ответил «нет».

    -  Ну и прекрасно, - кивнул хозяин и как был в сапогах и теплой куртке, так и повалился на резное ложе, застланное богатым покрывалом из темного бархата. - Отдыхай пока, проснусь - придумаем, что с тобой делать…

    Заснул он мгновенно.

    Медленно шло время. Усевшись в углу, прямо на пол - это уже вошло у него в привычку - раб разглядывал спящего.

    Тот был молод - может быть, моложе его самого, теперь это стало особенно заметно. Красив, пожалуй, очень, но странен. В тонком лице явственно проглядывали нечеловеческие черты. Дышал неслышно, лежал так расслабленно, что казался убитым. Темные волосы разметались по шелковой подушке. Правая рука свесилась до пола, рукав закатался, обнажив аристократически тонкое, но крепкое запястье. Голова чуть запрокинулась, ворот распахнулся, и видно стало беззащитное горло.

    Раб улыбнулся. А что, если взять во-он тот кинжальчик с костяной рукоятью, столь беспечно брошенный на столе, подкрасться и полоснуть поперек… Тихо, никто снаружи не заметит даже. И - свобода!!!

    Увы, это были только мечты. Полгода назад он, пожалуй, решился бы на попытку воплотить их в действительность. Но жестокая жизнь успела многому его научить. Он чувствовал: мирный облик обманчив, и спящий опасен, как дикий северный хищник. Скорее всего, он даже приблизиться к себе не позволит, звериным чутьем уловив опасность, а если и позволит, то только затем, чтобы голыми руками свернуть врагу шею.

    Просто ради интереса раб потянулся к столу. Хозяин, не открывая глаз, повернул голову. Сел на место - хозяин снова замер. Даже во сне он оставался настороже.

    Но когда спустя несколько часов в комнату шумно ввалился некий кавалер блистательного вида, спящий даже не шелохнулся.

    Вошедший был молод, но заметно старше ланцтрегера фон Рауха, высок и статен. Одет роскошно до невозможности: сиреневые облегающие штаны, серого бархата мужской жакет с широчайшими рукавами и длинный, почти до пола, опелянд [4] из драгоценной серебряной парчи, отороченный мехом. Только заляпанные грязью простоватые сапоги портили картину, но кавалера это не смущало, он выглядел абсолютно уверенным в себе человеком. И вел себя по-хозяйски, без малейшего стеснения.

    Прошагал через комнату к ложу, оставляя на полу ошметки рыжей глины. Критически оглядел спящего, пробормотал неодобрительно: «Та-ак…» Потом вдруг резко обернулся, будто только теперь заметил постороннего:

    -  А ты кто такой?! Что здесь сидишь?

    -  Я раб. Вчера ночью куплен.

    Красиво изогнутая бровь кавалера удивленно поползла кверху, видно, и ему в голову пришел тот же вопрос - зачем? Но задавать его невольнику он не стал, только бросил с досадой:

    -  Если раб, что же ты даже сапоги с него не снял?

    -  Велено не было!

    Ах, как нелегко дался ему этот смиренный ответ! Нет, не свыкся он еще с униженным своим положением. Одна мысль о том, что ему, будто ничтожному слуге, придется снимать с кого-то сапоги, заставила сердце бешено заколотиться от ярости. Бледные от пережитых страданий щеки полыхнули огнем… «Как последнему слуге!» - стучало в висках… Хотя почему «как»? Нет, не слуга он, но хуже слуги! Тот, по крайней мере, свободный человек, сам избравший свою долю. А он - раб. Ничтожество. Бессловесный скот: продали, обменяли, убили, как будет угодно господину…

    -  «Не велено»! А догадаться не мог?! - рассердился вельможа, и рабу показалось, что его сейчас ударят.