Конова ощутил затылком чей-то холодный взгляд и, обернувшись, увидел, что на него смотрят Лориан и Цвиндарра.

Он увидел и Мерри, и тех эльфов, которых знал когда-то и считал потерянными навеки. Ему выпал шанс освободить их, живых и мертвых.

— Погодите, — сказал майор.

Сержант Агуом вздохнул с облегчением и остановился в нескольких футах от деревца. У принца был такой вид, словно он готов сам устремиться вперед, но Конова остановил его взглядом.

На плечи будто взвалили целую гору. Он чувствовал все их взгляды, знал все их желания и понимал: что бы он ни выбрал, многие возненавидят его за это. Он словно вернулся во времена лесной ссылки, еще до встречи с Джиром.

Еще никогда в жизни он не чувствовал себя настолько одиноким.

Он ощутил, как за спиной встает солнце, и понял — пора. На самом деле выбора не было.

Нахлынули мысли, преследовавшие его на лугу новорожденных. Он видел перед собой Темную Владычицу, обнимавшую серебристый волчий дуб в отчаянном стремлении его спасти. Он понимал ее желание, понимал и то, почему сам он никогда не сможет ему уступить.

— Звезда должна остаться здесь, это ее место.

Первый луч солнца пробился из-за горизонта и озарил юные листья теплым пульсирующим светом. Звезда в небе потускнела и исчезла, зато сам росток начал светиться. Его листочки засияли тысячей падающих звезд.

А потом дерево вспыхнуло.

Глава 55

Что-то настойчиво требовало внимания вице-короля. Он заставил коня перейти на рысь, пытаясь разобраться, откуда это чувство. Но тут в его мыслях прозвучал вопль — слишком хорошо знакомый вопль. Король пошатнулся в седле. Конь вздыбился и завизжал, скрежеща зубами, пока они не раскрошились. А вопль все не стихал.

«Стол!» Его мука не знала предела. Куда страшнее недавнего пожара. А главное — он находился далеко и не мог его защитить. Всякие мысли о мести и о Звезде оставили его — вопли становились все отчаяннее. Он долго боролся с конем, но наконец ему удалось развернуть его. Вице-король вонзил шпоры в бока лошади и помчался назад, во дворец.

Страх и боль гнали коня вперед и вперед. Миля за милей оставались позади. Всадник утратил всякое представление о времени. Он мчался, и вопли звучали у него в голове, и наконец он сам завыл от боли, терзавшей его, как если бы горел он сам. Он мчался, позабыв обо всем, и руки его так стискивали поводья, что кожа расплавилась и вросла в его новую плоть. Конь под ним не ведал усталости, и безумие скачки отражалось в его глазах. Земля улетала под копыта, Хидзу скакал куда быстрее, чем любая лошадь, на какой когда-либо ездил вице-король, подобно неутолимому голоду пожирая милю за милей, и все же недостаточно быстро.

Когда вице-король влетел во двор своей резиденции, первым делом в нос ему ударил запах, густой сухой дух, перебивший даже сырую вонь от шкуры его коня. Гвин отодрал руки от поводьев, едва заметив боль в заново освежеванных ладонях, и, перепрыгивая через четыре ступеньки, устремился наверх, в спальню.

Поднявшись, он увидел выбитую дверь. Дрожа от ужаса и гнева, он переступил порог, сделал пару шагов и остановился: глазам его предстала картина столь кошмарная, что он не смог заставить себя подойти ближе.

Ее творение, рик фаур Ее эмиссара, его власть… от всего этого осталась одна-единственная ножка. Ее перевернули, а когтистую драконью лапу застелили белой салфеточкой. На салфеточке красовался комнатный папоротник в горшочке. Хлопанье крыльев в окне заставило вице-короля обернуться, и он увидел белую птицу.

— По-моему, так гораздо лучше, — заметил герцог Рейкстроу, подходя к дверям и останавливаясь за спиной у вице-короля.