Точно определить рост не представлялось возможным, но я могла рассчитать его с помощью регрессивной формулы Троттера-Глезера, которая учитывает соотношение длины бедра и роста жертвы. Сев за стол, я принялась листать «Остеологию человека» Басса, пока не нашла подходящую для данного случая таблицу, составленную на основе изучения белых женщин-американок. В соответствии с ней при длине бедра 50,2 сантиметра, или около двадцати дюймов, прогнозируемый рост женщины должен составлять пять футов и десять дюймов.

С весом обстояло хуже, потому что никаких таблиц, диаграмм или научных расчетов просто-напросто не существовало. В нашей работе вес чаще определялся по размеру сохранившейся одежды. Погибшая носила джинсы восьмого размера. Полагаясь на имеющиеся в моем распоряжении данные, я предположила, что она могла весить от ста двадцати до ста тридцати фунтов.

— Другими словами, она была очень высокая и очень худощавая, — сказала я Макговерн. — Мы также знаем, что у нее были светлые волосы, что она вела активную сексуальную жизнь, вероятно, не боялась лошадей и умерла в доме Спаркса до того, как до нее добрался огонь. И наконец, нам известно, что она получила два прижизненных повреждения: одно в верхней части шеи, другое на левом виске. Как они были нанесены, я сказать не могу.

Пока я собирала бумаги, Макговерн задумчиво смотрела на меня, потом сняла маску и защитный козырек и развязала лямки халата.

— Если у нее были проблемы с наркотиками, можно ли это каким-то образом определить? — спросила она, и в этот момент зазвонил телефон.

— Только в том случае, если их принимали незадолго до смерти. На легких могут остаться кристаллы или чужеродные гранулемы от таких материалов, как, например, тальк. К сожалению, участки, на которых можно было бы найти следы от иглы, отсутствуют.

— А мозг? Разве хроническое употребление наркотических веществ не причиняет видимых изменений? Я имею в виду, если она начала испытывать серьезные проблемы психического характера, неадекватно себя вести? Спаркс, похоже, считал, что у нее было какое-то нервное расстройство. Может быть, депрессия или даже маниакально-депрессивный психоз. Вы можете это определить?

К этому времени череп уже был вскрыт, и рассеченный мозг еще лежал на доске.

— Во-первых, мы не получим никакой информации, потому что мозг сварился, — ответила я. — Но даже в том случае, если бы этого не случилось, искать морфологический коррелят определенного психиатрического синдрома можно в большинстве случаев только чисто теоретически. Некоторого рода указателем на существование названной вами проблемы могло бы служить расширение борозд или уменьшение серого вещества как следствие атрофии, но лишь при условии, что нам был бы известен вес мозга в тот период, когда она была здорова. Тогда я сказала бы: «О да, ее мозг весит на сто граммов меньше, значит, она страдает от психического заболевания». Поэтому, если только у нее нет повреждения мозга или травмы головы, которые могли бы указать на существование проблемы, ответ на ваш вопрос звучит так: нет, я не могу это определить.

Макговерн молчала, очевидно, заметив, что с ней разговаривают далеко не дружеским тоном. Я же, сознавая, что веду себя неоправданно резко и сухо, ничего не могла с собой поделать. У крайнего стола уверенно работал Раффин, совсем еще молодой парень, прошедший подготовку в похоронной конторе. Поймав мой взгляд, он подошел ближе.

— Чак, пожалуйста, закончите здесь и уберите ее в холодильник.

— Конечно, мэм.

Он вернулся к своему столу, а я стянула перчатки и бросила их вместе с маской в красный контейнер для биологически опасных предметов.

— Пойдемте в мой кабинет и выпьем кофе, — предложила я, постаравшись проявить хоть немного любезности.