Однако пора было и в аэропорт. Иоанн Павел произнес краткое слово прощания, ответное слово сказали представители местного духовенства и городские власти, и вот публика дает дорогу, а папу в кресле везут к выходу. По сути, это был самый опасный момент, так как нигде больше толпа не могла быть так близко к ничем не защищенному папе. Но почему‑то Амвросию Ружичковскому казалось, что нет больше никакой угрозы и опасности нет никакой – все миновало. Он проверил себя: не боюсь? И почувствовал ответ из глубины души: нет, не боюсь. Интуиция никогда не подводила кардинала. Он оглянулся на своего брата иезуита, на аббата Мартина, на того, кто, кажется, все же каким‑то образом прознал об угрозе, нависшей над папой, и он, именно он, теперь кардинал в этом не сомневался, принял, как достойный член ордена, свои меры и эту угрозу предотвратил. Но аббата, а равно его пожилого земляка и след простыл.

Но другие видели их в это время на улице. Люди удивленно смотрели на двух ксендзов, торопливо шагавших по бульвару. Один из них, помоложе, задавал шустрый темп, второй, старый, напрочь седой, еле за ним поспевал. Из‑за того, что по бульвару они не шли, а неслись, никому из прохожих не удавалось уловить ни обрывков их разговора, ни даже языка, на котором, казалось, молодой распекал старого. А молодой шипел на старого по‑русски:

– Что за дела, Николай Иванович?! Если я сказал вам отставить задание, значит, надо отставить, а не лезть за пистолетом!

– Да я не за пистолетом вовсе лез, – оправдывался старый, – я штаны поправлял. Ты ж так резко мне скомандовал, что порты с меня чуть не слетели.

– Можно подумать, что вы меня раньше не заметили!

– Я тебя заметил еще в аэропорте, в первый день. И за тебя испугался.

– За меня бояться нечего.

– Как же! Ты цельных двое суток внедренным был. Как тебя не раскусили, этого я понять не могу. Не похож ты на аббата. Вырядился еще в старшого попа, а как они ходят, как говорят, и не знаешь!

– Вы очень‑то знаете!

– Верно. И я не знаю. Да только я внедрялся на час. За час кто бы меня раскусил?

– Пистолет‑то как пронесли?

– Я его заранее припрятал за исповедальней. Когда папа в церкви, разве ж пронесешь?

– Где вы торчали все это время?

– А вот это уж мое дело, этого я и старшому вашему не скажу.

* * *

Потом странных ксендзов видели в районе Кульпаркова, возле железной дороги, в месте безлюдном, хотя и не столь далеком от центра города. У них при себе была большая сумка, из которой они доставали носильные вещи гражданского покроя. Возможно, собирались переодеваться. Но видел‑то их, собственно, только один человек. Это был автослесарь Калиниченко из ближайшего гаражного кооператива, он шел домой после выходного, проведенного вместе со своими коллегами. Но поскольку Калиниченко, воспользовавшись тем, что все дни пребывания папы во Львове были объявлены выходными, вот уже третий день беспробудно пил (до этого он пил просто много), он принял служителей Бога за чертей. Прикинув расстояние до чертей и определив его как значительное, а также сделав поправку на двоение в глазах и вычислив, что чертей всего только двое, он решил, что белая горячка пока еще не подступила близко.

– Но как вы узнали, что папу повезут в готический? – Все не унимался младший, все допрашивая старшего.

– А вот ты сам подумай. Сперва старшой ваш, Сергей, говорит мне, что папу надобно, мол, убить. Но так говорит, чтоб другие и не поняли. Ладно, я жду, но я готов. Потом Дмитрий звонит и говорит: выполняйте. А что «выполняйте», не говорит. Но я‑то понимаю. А потом Лариска вдруг ни с того ни сего дает мне инструкцию, и не только про то, что я должен сделать, но и как.