* * *

Почему бы туристу, возвращающемуся из Карпат, и профессору, едущему на какую‑то конференцию, не сойтись во взглядах и не позавтракать вместе в вагоне‑ресторане? Натасканные на москаля фанатичные унсовцы молча лежали по своим полкам. Спали, не спали, кто его знает, когда мимо них проследовали двое очень интеллигентных людей. Один, похожий на профессора, и другой, похожий, может быть, на геолога, с изящной тростью. Интеллигентные люди то и дело уступали друг другу дорогу. «Проходите, здесь тесно, проходите‑проходите, я посторонюсь!» И кто мог слышать, что перед входом в вонючую плацкарту геолог шепнул профессору:

– С первого по семнадцатое.

И уж точно никто, даже если бы и подслушал эту странную реплику, никогда в жизни не догадался бы, что она значит.

Вроде бы профессор, или кто он там еще, не иголка, а вот поди ж ты, никто и не заметил, как он, оставив своего нового друга геолога в ресторане, как‑то неожиданно оказался в голове поезда. Его беспрепятственно пропустили к начальнику поезда, откуда он отправил радиограмму. Не прошло и десяти минут, как он присоединился к своему приятелю, который задумчиво покусывал бутерброд и потягивал сок в вагоне‑ресторане.

Профессор и геолог вышли в Калуге. Вообще эта остановка была примечательна во всех отношениях. Как известно, поезд Трускавец – Москва стоит в Калуге ровно десять минут. Так вот, лицо у проводницы восьмого вагона приняло озабоченный вид задолго до этой остановки. Она открыла тамбур и откинула подножку еще задолго до полной остановки поезда, что было, конечно, нарушением инструкции. Но сделала она это, конечно, очень вовремя. Потому что едва доступ в вагон стал возможен, им немедленно воспользовалась группа молодых людей, уже ждавших на перроне. Несмотря на то, что их было никак не меньше дюжины, они без малейших заминок в три секунды впрыгнули в вагон. С перрона их будто корова языком слизала. Разумеется, за столь ничтожное время проводница никак не могла успеть проверить у молодых людей проездные документы. Но она и не пыталась этого сделать, что тоже, конечно, было вопиющим нарушением всех инструкций. Напротив, она, только открыв вагон, тут же исчезла в своей каморке и не высовывалась оттуда до самой отправки поезда.

Молодые люди мигом проскочили тамбур восьмого вагона, сцепку, тамбур седьмого, и оказались в самом седьмом вагоне. Проводник седьмого вагона, потертый старый хрен, торгующий водкой пассажирам и в себя, тоже, открыв дверь и откинув подножку, намертво засел в своей конуре. Внезапные пассажиры в мгновение ока рассредоточились вдоль ячеек плацкарты, где отдыхали перед тяжелой работой в России украинские строители. Была какая‑то возня, но даже не все пассажиры рокового седьмого вагона сообразили, что происходит. А происходило все, можно сказать, прямо у них на глазах.

Испуганные люди потом всю дорогу до Москвы шептались крайне тихо и пытались разобраться, что же все‑таки случилось. Но вспомнить не получалось, настолько быстро случилось это что‑то. И можно было не ломать голову и принять, что ничего не произошло в седьмом вагоне семьдесят четвертого поезда во время десятиминутной остановки в Калуге, но не получалось. Потому что происшествие, если таковое имело место, оставило после себя совершенно отчетливый и неопровержимый факт: чуть ли не треть вагона, а именно места с первого по семнадцатое опустели, но места не были заняты подсадками, и даже ушлые проводники не набрали пассажиров на эти бездействующие места. А время у проводников было! После того, как седьмой вагон опорожнел на треть, до отправки поезда оставалось не меньше шести минут!

Профессор с геологом появились на перроне, как раз когда из седьмого вагона выходила странная процессия. Молодые люди, так стремительно севшие в поезд, так же быстро его покидали. И покидали они поезд не одни. Каждый любовно вел за руку еще одного человека. Правда, руки эти были закручены за спину, но ведомые не проявляли при этом ни малейшего недовольства.