Но этого было мало. Один труп паники еще не наделает. Док проследил, что часовые, доходя до угла базы, ожидали своего товарища, курсирующего вдоль смежной стороны. Увидев друг друга и убедившись, что в Багдаде все спокойно, они расходились, чтобы, пройдя охраняемую грань, встретиться с коллегой на другом углу. Наступали сумерки, и Док решил, что, если повести себя правильно, можно подойти ко второму часовому почти вплотную. Он был одет едва ли не так же, как и убитый караульный, оставалось только забросить на плечо автомат и прикрыть бритый подбородок.

Док дошел до угла, на котором должна была произойти встреча, несколько раньше, чем другой часовой. Он стал спиной к приближавшемуся автоматчику и сделал вид, что пристально разглядывает что‑то между деревьев. Часовой шел тихо, подкрадывался, рассчитывая подшутить над товарищем. Но когда он, подойдя действительно совершенно бесшумно, похлопал Дока по плечу, ответом ему было не нервное вздрагивание застигнугого врасплох соратника, а злой нож в умелой руке.

Двумя снятыми бородачами можно было и ограничиться, но Доку нужен был эффект по максимуму. Он побежал к другому углу, где первый убитый им часовой должен был встречаться с товарищем, курсирующим вдоль третьей стороны. Он, конечно, опоздал, часовой уже ждал, прислонясь к дереву и даже сняв автомат с плеча. Он увидел бегущего к нему Дока, но принял его за другого часового, тело которого покоилось в кабинке заброшенного нужника. Когда он распознал подмену, было уже поздно. Док вытряхнул нож из рукава и метнул.

Трех часовых было более чем достаточно для достижения намеченного эффекта, но Доку нужно было время, чтобы уйти. Еще две минуты, и часовой, караулящий ворота, поймет, что посты не охраняются. Тревогу следовало отложить, и потому Док бросился вниз, к воротам. База имела форму трапеции, меньшее основание которой находилось внизу, у ворот. Бородач, охранявший ворота, никуда не ходил, ему и от ворот прекрасно была видна вся нижняя, узкая часть базы. Он прекрасно видел, что к нему бежит часовой поста номер три, но не решился бить тревогу, не дождавшись его доклада. Док налетел на бегу и, естественно, без всякого доклада. Он знал, что до смены часовые должны были стоять еще больше часа. Время у него было.

Гроза ударила, когда он отошел от базы на добрый десяток километров. Док заранее предвидел ее приближение и принял меры. Он залег в густом ельнике с пористой, впитывающей дождь почвой, накрылся спальником и решил поспать несколько часов, невзирая на воду, стекающую с лапника. Гроза пройдет, за ней последует беспокойная ночь.

* * *

Труднее всего Мухе пришлось под вечер. Было душно, и солнце висело прямо перед носом, жгло, давило на глаза. Муха шел по хребту, это всегда легче: перепады высот небольшие, да и петлять не приходится. Одно плохо – нет воды. Вода выходит на поверхность ниже и, если хочется пить, нужно спускаться. Но это все было бы полбеды.

Камни. Маленькие, с кулак, небольшие, с голову, побольше, с тумбочку и крупные, с гиппопотама. И все они лежат, как гравий, высыпанный из колоссального самосвала, ничем не сцепленные между собой. Видно, хотели заасфальтировать площадку для диплодоков, но средств не хватило. И остались только горы диплодочьего гравия. Камешки под ногой любят поехать, качнуться, в конце концов, перевернуться, как плохо прикрытый канализационный люк. И ни деревьев, ни кустов, чтобы хоть за ветку уцепиться. Только зеленые пятна лишайников. И сколько хватает глаз – россыпи. Каменные россыпи.

Муха шел четвертый день, если его способ передвижения можно было назвать ходьбой. От проклятых камней рана на ступне открылась и загноилась. Костыль то и дело скользил по камню, застревал в щелях. Мазь, которую дал старик, помогала, но она была на исходе. О чистых, не то что стерильных перевязочных материалах приходилось только мечтать.