История, начавшаяся как нелепое недоразумение, обернулась настоящим кошмаром. Маркус убеждал Дэниела не играть в карты с Хью Прентисом. Но нет, Дэниел лишь смеялся. Ему страшно хотелось попробовать свои силы. Прентис всегда выигрывал. Всегда. Он был чертовски способным, этот умник Хью. Математика, физика, история – все давалось ему без труда, даже университетские профессора узнавали от него много нового. Садиться с ним за карточный стол было абсолютно бессмысленно. Он не ловчил, просто раз за разом выигрывал благодаря нечеловеческой памяти и особому устройству мозгов. Мир представлялся ему набором разной сложности схем и формул.

Во всяком случае, нечто подобное он говорил Маркусу, когда они учились в Итоне. Откровенно говоря, Маркус так до конца и не разобрался в его заумных объяснениях, хотя считался вторым лучшим учеником по математике. Но Хью… Он был вне конкуренции.

Трезвомыслящий человек никогда не стал бы играть в карты с Хью Прентисом, но в тот вечер Дэниел мыслил отнюдь не трезво. Он прибыл в компанию прямо из постели некой девицы, хорошенько выпил, сел напротив Хью и…

Выиграл.

Даже Маркус не мог в это поверить.

Не то чтобы он заподозрил Дэниела в нечестности. Никто не заподозрил Дэниела в нечестности. Все его любили. Все ему доверяли. И одновременно все знали, что у Хью Прентиса выиграть невозможно.

А Хью был пьян. И Дэниел был пьян. И все вокруг были пьяны. Поэтому когда Хью опрокинул карточный стол и обвинил Дэниела в мошенничестве, в комнате поднялся жуткий гвалт, и остановить это безумие было некому.

Маркус и по сей день не знал, что в точности было сказано, но через несколько минут стало ясно – Дэниел Смайт-Смит и Хью Прентис встречаются на рассвете. Дуэль на пистолетах.

Оставалось надеяться, что к назначенному часу противники протрезвеют и осознают собственный идиотизм.

Хью стрелял первым, его пуля слегка задела левое плечо Дэниела. Все возмущенно ахнули – выстрел в воздух был бы куда более уместным. А тем временем Дэниел поднял правую руку и выстрелил в ответ.

Тысяча чертей! Он никогда не отличался особой меткостью, но на сей раз не промахнулся и ранил Хью в бедро. Кровь била фонтаном. Маркуса мутило при одном воспоминании об этом. Хирург крикнул, что пуля, вероятно, пробила артерию, ничем иным нельзя объяснить столь сильное кровотечение. Трое суток Хью находился между жизнью и смертью, и никто особенно не задумывался о его раздробленном суставе.

Хью выжил и даже понемногу ходил, но только опираясь на трость. А его отец – чрезвычайно влиятельный и чрезвычайно свирепый маркиз Рамсгейт – поклялся отомстить. В результате Дэниелу пришлось бежать в Италию.

В порту, перед самым отплытием корабля, в последнюю минуту перед разлукой он торопливо попросил:

– Присмотри за Гонорией, хорошо? Не дай ей выйти замуж за какого-нибудь кретина.

Разумеется, Маркус согласился. Разве он мог ответить по-другому? Но он никогда не рассказывал Гонории про обещание, данное ее брату. Это только осложнило бы дело. Ему и без того хватало хлопот. Если бы она узнала, что он приставлен к ней в качестве опекуна, то неизбежно пришла бы в ярость и стала бы действовать ему назло.

Непременно. Он в этом не сомневался.

Не потому, что Гонория отличалась особенным своенравием. В общем и целом она была вполне разумной девушкой. Однако даже самые разумные существа женского пола отчего-то считают своим долгом перечить всякому, кого заподозрят в попытках ими командовать.

Он наблюдал за ней издали и без лишнего шума, ненавязчиво отвадил одного-двух претендентов.

Или трех.

Ну может быть, четырех.

Он дал слово Дэниелу.

А Маркус Холройд был не из тех, кто нарушает свое слово.