Торгаш оцепенел, потом принялся хохотать, словно издеваясь над Токей Ито и над самим собой.

— Токей Ито, — наконец проговорил он и так толкнул крючковатыми пальцами столбики монет, что они покатились во все стороны. — Токей Ито, тебе больше нечего предложить мне?

— Я уже не раз предлагал белому человеку назвать свою цену. Может быть, он это сделает, наконец?!

— Токей Ито! Ты не хуже меня понимаешь, в чем дело, — начал Рэд Фокс, грубо оттолкнув урода. — Мы, как мужчины, можем говорить напрямую! Тебе известно, что один дакота в прерии, если у него есть ружье и патроны, стоит пятидесяти или даже ста наших одетых в униформу болванов. И он ничего не стоит, если ружья у него нет. С оружием ты победишь. Но если мы завтра уедем и продадим это оружие армии…

— Пако Бакерико не сможет этого сделать, — перебил вождь Рэда Фокса. — Оружие краденое, Бакерико не может увезти его обратно и заставить еще раз платить. Может быть, он это оружие, из-за которого ему еще раз придется проехаться верхом через прерию, может быть, он бросит его в воду, вместо того чтобы взять то, что вождь дакотов выложил перед ним?

— Дакота, неужели у тебя не хватает ума, чтобы понять, что не зря я привез оружие, даже не договариваясь о цене? Кто бы такое сделал? А я тебе его доставил, я, Бакерико, и доставил для того, чтобы ты видел, что ты потеряешь, если не заплатишь! Ты должен мне дать за него настоящую цену, краснокожий! Или… или я и верно выброшу это оружие в реку. Я проживу без этой сделки, я, но не ты, тебе — не прожить! Говори же свою цену, краснокожая… — Несомненно, Монито хотел сказать: «краснокожая собака», но в последний момент удержался, и оскорбительное слово не сорвалось с его уст.

— Хорошо! Токей Ито добавит еще сто шкур бизонов.

Делавар готов был плюнуть в лицо карлику. Половину добычи такой удачной охоты подарить барышнику!

Рэд Фокс громко рассмеялся.

— Токей Ито, кажется, все еще принимает нас за обычных торговцев. Ты заплатишь нам тем, что мы потребуем, или мы завтра же навьючим мулов и уйдем. Вот тогда и поговори вождь со своими воинами, нужно им это оружие или нет.

— Чего же ты хочешь?

Рэд Фокс встал. Токей Ито тоже поднялся и невольно отступил от него на шаг, как от ядовитой змеи.

— Токей Ито! Ты — сын Матотаупы! Ты думаешь, я так и отстану от тебя не солоно хлебавши?

При имени Матотаупы вождь побледнел, сжал губы.

— Токей Ито! Ты все еще не можешь понять? — продолжал Рэд Фокс, и его тоже трясло от волнения, а голос, казалось, вот-вот оборвется. — Тринадцать лет я мечтаю об этом золоте, тринадцать лет охочусь за ним! Я первый пришел сюда! Десять лет я провел среди дакотов, десять лет я рыскал вокруг — ты сам знаешь, что это было за время. Вот уже два года ты преследуешь меня своей местью! И теперь являются эти блудливые собаки, эти молокососы! Они стадами прут, чтобы под защитой войска искать мое золото! Мое золото! Я их ненавижу еще больше, чем ты! Идем же вместе, мой старый друг и враг! Мы, бродяги прерий, пойдем с тобой против этих жалких баранов! Ты — парень что надо, я это знаю; я тоже, как видишь, не промах! Вдвоем мы кое-чего добьемся. Тринадцать лет я охочусь за этим золотом! Это цель моей жизни! Ты скажешь мне о золотых россыпях… — Рэд Фокс сжался, впился взглядом в черные глаза индейца. — Ты должен сказать!

Вождь вздохнул и заходил взад и вперед по палатке.

— Токей Ито, я не обижу тебя. Ты достаточно умен, чтобы это понять. Золотые россыпи могут быть велики. Мы вместе будем владеть ими. Монито богат, у него связи.