– Нет! – надрывался Ларри. – Не хочу его больше видеть! Все! Не хочу! Все!

– Он может снять боль.

– Какую боль? Не говори мне о боли. Что ты о ней знаешь? За всю твою идиотскую жизнь ты не испытал и половины моей боли. Мне восемнадцать, но я уже знаю о боли больше, чем ты. Так что не говори мне об этом. Ты не знаешь, что такое боль, ублюдок.

– Ларри, ты хочешь, чтобы я тебе врезал? – тихо спросил Бернс.

– Что? Что? Ты хочешь ударить меня? Валяй. Ты сильный, ударь, только чего ты добьешься? Ты хочешь кулаками избавить меня от этого?

– От чего – от этого?

– От чего, от чего, не знаю, от чего! Ты хитрый ублюдок. Ты ждешь, чтобы я сказал, будто я болен? Ты хочешь, чтобы я сказал, будто стал законченным наркоманом. Я знаю. Так вот, это не так!

– Я не жду от тебя никаких слов.

– Нет? Тогда валяй, бей меня. Пусть наш дом станет полицейским участком, бей меня. Я сопротивляться не буду. Ты можешь...

Он неожиданно замолчал и схватился за живот. Потом согнулся и застыл в таком положении. Бернс беспомощно смотрел на него.

– Ларри...

– Ш-ш-ш, – прошептал Ларри.

– Что, сын?

– Ш-ш-ш-, ш-ш-ш. – Он стоял, раскачиваясь на каблуках и держась за живот, потом поднял голову, по лицу ручьями текли слезы. – Папа, я болен, я очень болен.

Бернс подошел к нему и обнял за плечи. Он хотел сказать что-нибудь утешительное, но в голову ничего не приходило.

– Папа, прошу тебя, пожалуйста. Пожалуйста, достань мне чего-нибудь. Папа, пожалуйста, я очень болен, мне необходимо вмазаться. Пожалуйста, папа, умоляю тебя, достань мне чего-нибудь. Достань мне чуточку чего-нибудь, чтобы прекратить это. Пожалуйста. Никогда в жизни больше ни о чем тебя не попрошу. Я уйду из дома, сделаю все, что захочешь. Если ты любишь меня, достань хоть чего-нибудь.

– Я позвоню Джонни, – сказал Бернс.

– Нет, папа, пожалуйста, не надо, его средство мне совсем не помогло, не надо.

– Он даст тебе что-нибудь еще.

– Нет, прошу тебя, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

– Ларри, сынок...

– Папа, если ты любишь меня...

– Я люблю тебя, Ларри.

Бернс крепко схватил сына за плечо. У него самого на глазах выступили слезы. Ларри била дрожь, он сказал:

– Мне надо в ванную. Мне надо... Пап, помоги мне, помоги мне.

Бернс отвел сына в ванную, там Ларри стало плохо. У лестницы внизу стояла, скрестив руки, Харриет. Через несколько минут ее муж и сын вернулись в комнату Ларри, потом Бернс вышел, запер дверь снаружи и спустился к жене.

– Позвони Джонни, – сказал он. – Попроси его приехать немедленно.

Харриет колебалась, глядя на Бернса.

– Он очень болен, Харриет. Он действительно очень болен.

Харриет чутьем жены и матери поняла, что Бернс хотел сказать совсем не это. Она кивнула и пошла к телефону.

Может, они проголодались, подумал Карелла. Может, им на ужин нужен толстый детектив. Жаль, что я не толстый, но кто знает – если львы не очень разборчивы, то их, возможно, устроит и тощий детектив.

Уж я-то определенно детектив тощий.

Я ошиваюсь вокруг этого здания с двух часов дня и жду человека по имени Болто, которого никогда в жизни не видел. Я торчу тут, а львы все рычат внутри, и уже 16.37, а мой милый друг Болто или кто-то, хотя бы отдаленно похожий на милого друга Болто, так пока и не появился. И даже если он появится, то может оказаться, что он мелкая сошка. И единственным утешением будет, что он толкач, а толкача всегда неплохо сцапать.