|
Социальный психолог Майкл Биллиг цитирует философа Анри Бергсона и утверждает, что «для описания мимолетных, фрагментарных и глубоко личных особенностей внутреннего опыта не подходят традиционно применяемые психологами категории. Мастерство романистов и поэтов более приспособлено для такой задачи». Как было отмечено, в романе Толкина очень много других рассказчиков, и каждый из них пытается осмыслить свои затруднения. Фродо – травмированный писатель, пытающийся заново выстроить свою идентичность. Сэм – сознательный мифотворец. У Голлума нарративная теория настолько бешено бессвязная и солипсистская, что облечь ее в понятную форму может только Гэндальф. Саруман, напротив, в высшей степени искусный, фантасмагорический пропагандист, а Древень – ограниченный и погрузившийся в ностальгию. С точки зрения так называемой поэтики памяти «индивидуальная и коллективная память загадочна, раздроблена, тесно связана с нашими ощущениями и чувствами» и тем самым бросает вызов «традиционным определениям знания и правды» .
◆
Тем не менее главная сюжетная линия посвящена двум хоббитам, которые в одиночку несут Кольцо в Мордор и часть пути следуют за сошедшим с ума персонажем. Сама история тоже безумна. Если бы антипоиск Фродо провалился, летописцам будущего она показалась бы совершенно необъяснимым, хаотичным эпизодом, непригодным для упорядоченного изложения, черной дырой, в которую проваливается прошлое. Но антипоиск оканчивается успехом – вопреки обстоятельствам и невзгодам, наперекор всем силам и здравому смыслу. Как попытка свергнуть тоталитарную имперскую власть, эта миссия противоречит рассудку, и в этом причина всей неопределенности, двусмысленности и колебаний «Властелина колец» – они выступают проявлением нерешительности, сомнений и стечений обстоятельств, противостоящих логике угнетения, которую исповедует мордорский тиран. В конечном счете само зло оказывается дерзко привлечено к завершению антипоиска. «Сцена у Роковой расселины, – отмечает теолог Кэтрин Мэдсен, – несет в себе глубочайшую моральную двусмысленность. Добро не торжествует над злом, а зависит от зла в выполнении своей задачи». Такова сила жалости. Именно на таких хрупких и ненадежных конструктах зиждется созданное Толкином сказание. И хотя он видит в истории долгую цепь поражений, а не триумфальный прогресс, Арагорн все таки воссоединяет королевства, хоббиты отстраивают Шир, а изгнанники эльфы возвращаются в Валинор. Вообще уход эльфов придает сюжету некую завершенность. Можно утверждать, что именно их тысячелетнее пребывание не в том мире вело к одной страшной катастрофе за другой. Из за них в материальном Средиземье появилась не только магия и Волшебная страна – с ними пришли кровавые распри, клановые вендетты, расовые войны и жажда мести. С эльфийской таинственностью и волшебством приходит масштабный беспорядок и угроза самой ткани реальности. Иначе говоря, пока они не уйдут, всегда будет опасность, что Средиземье снова треснет и изменит форму, как это было сначала из за эльфийских войн конца Первой эпохи, а потом из за человеческой жажды эльфийского бессмертия в конце Второй. Им надо уйти.
Вещи и бессмыслица
В Средиземье много всякой всячины: изысканные самоцветы и волшебные кольца, легендарные мечи и талисманы предков, а также более знакомые предметы вроде тканей и доспехов, мегалитов и монументов, еды и питья. Многие из этих вещей наполнены сверхъестественной аурой: камни (надгробия, палантиры, руины), деревья (пробуждающиеся, ходящие, воюющие), пути (чувствующие и одушевленные, словно вступившие в заговор тропинки и воспоминания о древних следах). Некоторые вещи обыденные (провизия, снаряжение), другие – колоссальные, получившие мировой масштаб (например, начало тотальной войны и массовая мобилизация по всему Средиземью, по разному вовлекающая сообщества). |
