Письмо повергло его в неприятное изумление. Сначала он надеялся, что все это ложь. Потом стал сомневаться в Клодии.

Даже медовый месяц был не совсем медовым. Она довольно страстно отвечала на его ласки, но ему показалось тогда, что в этом не было искренности, походило на то, как королева вознаграждает за преданность своего пажа. Сначала он был ослеплен своей страстью и обладанием такой красотой, на которую оглядываются все мужчины. И тем окончательно ее испортил. Он не замечал ее жадности к дорогим безделушкам, которые он покупал ей по ее прихоти в Париже и Риме, когда они были в свадебном путешествии, когда они были почти счастливы. Он был щедр к ней. Он купил и этот дом в Шенли, потому что ей тогда очень хотелось жить на берегу реки. Снял роскошную квартиру на Мейфэйр по ее желанию.

Только когда один за другим стали поступать счета и цифры расходов на них приобрели угрожающий характер, он обеспокоился и мягко попросил ее быть поумереннее. Тогда он впервые почувствовал коготки на ее мягких лапках. Клодия стала требовать больше денег, но, не получив, разозлилась и лишила его своих милостей. Стало ясно, что, выходя за него, она рассчитывала, что у него больше средств. Она стала оскорблять его. Но при всей своей страстной любви он не собирался разоряться ради нее, как и ради кого-то другого. Столкнулись два сильных характера. Клодия стала ему почти чужой.

Казалось, она немного переменилась к нему, когда увидела его в американской военной форме и узнала, что он отправляется в Корею. На какое-то время его прежняя любовь как будто воскресла. Он снова был ослеплен ее кажущейся нежностью и уступчивостью, не понимая причин этого, и готов был поверить, что она изменилась и, если он благополучно вернется, все будет иначе. И снова он уплатил ее долги, не желая видеть правды — она стала лучше относиться к нему только потому, что утопала в море долгов и спасти ее мог только он.

Радость возвращения с войны в милый английский дом и встречи с Клодией была кратковременной. Появилась новая Клодия, также физически привлекательная и остроумная. Но помимо страсти к вещам и игре у нее появились новые — к выпивке и… к мужчинам такого типа, которых Джулиан не переносил. Она окружила себя этими новыми друзьями, пока он был за границей, и они продолжали посещать дом по выходным и будням, остались частыми гостями и в лондонской квартире, даже когда Джулиан вернулся.

Сначала ее выбор знакомых вызывал у него недоумение, потом — отвращение. Это были типичные паразиты и бездельники, старавшиеся побольше урвать от Клодии, опутывавшие ее грубой лестью. Сама Клодия, которая некогда казалась ему настоящей спортсменкой, претерпела значительную метаморфозу. Она располнела — алкоголь и обжорство давали себя знать. Иногда после своих ночных бдений в Лондоне она спала весь день, а проснувшись, первым делом прикладывалась к виски с содовой. Все это не могло не сказаться на ее нервах. Она стала злобной и никогда не говорила с Джулианом по-дружески, если только ей не было что-то нужно. Когда он протестовал против визитов молодых людей и женщин, ее новых друзей, она говорила, что он деспот.

Как-то ночью, после тяжкой ссоры, когда он потребовал спокойных выходных у себя в доме и удаления ее невыносимых приятелей с их ночными пьянками, она пригрозила, что уйдет от него.

— Меня тошнит от твоих проповедей, я хочу жить своей жизнью! — заявила она ему.

Она лежала в постели, а рядом стояла пепельница, полная окурков со следами ее помады. Он посмотрел в ее некогда прекрасные глаза, потемневшие от ненависти к нему, и ощутил, что наконец последние остатки его чувств к ней вырваны из его сердца. Теперь он тоже почти ненавидел ее. Она лишила его всякой надежды на нормальную супружескую жизнь. Она даже не родила ему ребенка. Джулиан вышел из ее комнаты со словами:

— Что ж, дорогая Клодия, мне уже все равно, уйдешь ты от меня или нет.