Приготовили чай с сэндвичами, и я, взяв еду, вышла на улицу посидеть с Джуди на траве. Я поделилась с ней говядиной, и она, принюхиваясь к новым запахам, склонила голову и с надеждой посмотрела на меня.

Кент, оставшийся так далеко, казался теперь совсем другим миром, и мною, как и Джуди, овладел азарт первооткрывателя. Видя, что взрослые заняты, я взяла Джуди на поводок, и мы выскользнули за ворота. Весеннее солнце начинало припекать, и я уже не чувствовала озноба, который охватил меня в промозглом доме. Неподстриженный кустарник бушевал дикими цветами. Вдоль дорожки тянулись заросли примулы и жимолости. Фиолетовые виолы проглядывали из-под боярышника. Нагнувшись, я сорвала немного цветов, чтобы сделать букетик для мамы. Я была так поглощена новыми звуками и видами, что не замечала, как бежит время.

Остановившись, чтобы понаблюдать за толстыми свиньями, которые гуляли на соседнем поле в окружении розовых поросят, я услышала голос отца:

— Антуанетта, где ты?

Я развернулась и поспешила к нему, зажав в руке букетик цветов. Но человек, который шел мне навстречу, был совсем не похож на того красивого, улыбающегося отца, что встречал нас на пристани. На меня надвигался грозный, краснолицый мужчина, которого я с трудом узнавала. Он вдруг показался мне огромным, его глаза были налиты кровью, а губы тряслись от ярости. Инстинкт подсказывал мне, что нужно бежать, но от страха я как будто приросла к земле.

Он схватил меня за шею, стиснул рукой мою голову, крепко прижав к себе. Потом задрал мое платье и спустил с меня трусы. Прижимая мое полуголое тело к своему бедру, он погладил мои ягодицы, вдруг больно сжав одну половинку. И тут я услышала хлопок и почувствовала жгучую боль. Я начала извиваться и кричать, но все напрасно. Он продолжал наносить мне удары по попе. Джуди трусливо жалась в сторонке, а букет, теперь уже забытый, валялся на земле.

Никто и никогда не бил меня прежде. Если вдруг я падала и ушибалась, мама всегда поднимала меня и вытирала мне слезы. Сейчас я кричала и плакала от боли, недоумения и унижения. Слезы и сопли потекли из моих глаз и носа, когда он встряхнул меня. Мое тело содрогнулось от ужаса.

— Чтоб больше не смела уходить без спроса, моя девочка! — рявкнул он. — А теперь ступай к своей матери.

Когда я натянула трусики на саднящую попу, захлебываясь от рыданий, он крепко схватил меня за плечо и поволок домой. Я знала, что мама слышала мои крики, но она так ничего и не сказала.

В тот день я научилась бояться его, но прошел еще целый год, прежде чем начался настоящий кошмар.

Пасха пришла в наш дом под соломенной крышей, и жгучий холод первой зимы был почти забыт. Починили амбар, в моей спальне установили инкубаторы, а меня, против моей воли, переселили на чердак.

Наши цыплята, в которых мать видела, скорее, домашних питомцев, чем источник дохода, радостно возились во дворе на травке. Петух вышагивал впереди своего гарема, гордо демонстрируя яркий плюмаж, и инкубаторы бесперебойно заполнялись яйцом. К сожалению, бесчисленные кролики нанесли большой урон цветам, высаженным под окнами, а на огороде выжили лишь картофель и морковь.

Каникулы для меня, ставшей на год взрослее, обернулись дополнительными обязанностями по дому: теперь я должна была доставать лягушек из ведер с водой, собирать растопку для печи, следить за инкубаторами. Не желая ютиться в курятнике, свободолюбивые куры устраивали насесты в дальних углах двора, а некоторые вообще прятались под кустами на соседских полях. Но большинство кур все-таки предпочитало жить в амбаре, и каждый день мы исправно наполняли корзины для бакалейщика, который приходил два раза в неделю, покупал у нас яйца, а нам приносил продукты.

Каждое утро меня посылали к местному фермеру за молоком в металлических канистрах: пастеризацией тогда еще не были озабочены. Жена фермера приглашала меня на свою теплую кухню, где угощала чаем с молоком и теплым содовым хлебом, после чего я возвращалась домой.