— Пожалуйста, проходите. Вы ведь Владимир Николаевич?

— Да попроще, покороче, свои люди.

— Мне о вас тетя Май говорила.

— И я наслышан. — Владимир прошел, сел на диван рядом с женой. Красивая пара, ничего не скажешь. Жаль, я не договорился, чтобы она никому ничего… тьфу ты, как будто она станет что-нибудь скрывать от мужа! Однако Любовь заговорила, ясно и ласково улыбаясь:

— Познакомились с наследником. Обсуждаем виды на будущее: дом-музей.

— Эти затеи стоят немало денег, — сказал Владимир. — Вот я был в Байрейте у Вагнера. Там средства…

— Ну, сравнил! Совсем ты уж бизнесменом стал.

— Какой я бизнесмен! Своего компаньона побаиваюсь: слишком широко веду дела, шпыняет, нерентабельно.

— Как прошла сегодня встреча?

— Пока туманно.

— Зато вчера у вас был удачный день, как мне говорили, — вставил Саня.

— Если б вы знали, сколько энергии мне это стоило.

— Зато потом — пир.

— Да ничего. Кормежка ничего. Да, Любаш?

— Хорошо было.

— Вам филологи, случаем, не требуются? — поинтересовался Саня шутливо. — А то мы теперь никому не нужны.

— Умные люди всегда нужны. Специалист в рекламную группу, например. Приезжайте, пообщайтесь с Викентием Павловичем. Редкостный деловой нюх.

— Нет, серьезно?

— Абсолютно серьезно. Мы ведь теперь будем с вами жить, можно сказать, в одной семье?

— Точнее, в одной коммуналке.

— Ну, такой прекрасный кабинет… — Владимир обвел взглядом стены. — Жаль, почитать нечего. Я человек простой, предпочитаю детективы, а тут…

— Тут весь Божий мир. «Бархатно-черная… да, я узнаю тебя в Серафиме при дивном свиданье, крылья узнаю твои, этот священный узор».

— О! Кто это?

— Ваш тезка: Владимир Набоков.

— Ну как же, он нынче в моде. Любитель бабочек и шахматных комбинаций.

— И птиц. Псевдоним: Сирин — райская птица.

— Райская птица — это красиво.

— Из Библии, откровение Исайи. А стихи вспомнились, когда я рассматривал бабочек Арефьева. Вон, видите, над диваном фолиант?

— Володь, ужинать будешь? — заговорила Люба.

— Голоден, как серый волк. Кстати, этот кабинет, — заметил Владимир, поднимаясь, — ассоциируется у меня с Викой — тем самым компаньоном.

У того же сарая на следующий день. Легкий морозец и туманная влажная дымка одновременно. Деревья голые, но на земле еще снег — не богатым пушистым покровом, а дырявой ветошью. Все родное, пронзительно близкое: и покосившаяся изгородь. и ворона на трубе. Анатоль на этот раз починял лесенку, по которой лазают на чердак. Подливают воду в отопительную систему. И часто подливать? Раз-два в год. Ладно, решил Саня, слазаю.

В философе чувствовалась перемена: вчерашнее равнодушие сменилось враждебной отстраненностью, отвечал отрывисто и угрюмо, ручонки дрожат, ножки подгибаются. Ну, ясно — запой.

— Анатоль. вы профессионал. Скажите: чей самогон крепче — тетушкин или свадебный?

— Оба хороши. — Анатоль выкатил голубые глазки. — А, донесла. Шустрая девочка. Впрочем, обе хороши. Ну, и что надо?

— Бутылки перепрятали, да?

— У тетки своей спрашивайте.

— Так.