— Лучше жить, чем умереть.

Они стояли у двери — бледное, чуть запрокинутое лицо, сине-зеленые глаза в розовом сумраке потемнели, стали почти черными — и вновь впечатление страстности и силы поразило его. Вдруг она положила руки ему на плечи, прислонилась лицом к груди — легко, почти неосязаемо, внезапно утомленная птица. Она никогда не узнает, как любил я ее. Но тут же сдался, прижал к себе, поцеловал душистые, распущенные почти до пояса волосы…

Она так же внезапно вырвалась, оттолкнула его руки, заявив высокомерно:

— Не смейте.

— Прошу прощения, забылся, — ответил он в тон, сдержанно и отстраненно.

Он заснул не сразу, а когда наконец нырнул в сон, как в отрадный омут, со стеллажей, с книжных переплетов полетели бабочки, закружились под люстрой, Андрей Лентьевич высунулся из рамочки со стены, погрозил ему пальцем и сказал неожиданно визгливо: «Не позволю!» Этот провидческий отрывок припомнился за завтраком, Саня чуть не расхохотался (от радости — все было радостным: мглистое утро за окном, влажная вишневая ветвь, фарфоровый блеск чашек и серебряный — кофейничка, аромат свежего кофе… ее лицо — мельком на кухне — строгое и усталое… даже хмурая тетка показалась человеком милейшим, добродушнейшим).

— Тетя Май, мне сегодня приснился Андрей Лентьевич.

— В каком виде? — поинтересовалась тетка сурово.

— Погрозил мне пальцем. Надо в церковь зайти, свечку поставить за упокой, а то…

— Ты такими вещами не шути! — взорвалась тетка.

— Тетя Май, я серьезно…

— Не позволю! — и хлопнула кулачком по столу; на пол упала, зазвенев, чайная ложечка.

Саня поднял, пробормотав легкомысленно (его все несло на легких радостных крыльях):

— К вам женщина.

— Какая женщина? — тетка вздрогнула и проворно отодвинула портьеру на окне.

— Примета: ложка упала. Тетя Май! Да что с вами? Если я задел ваши чувства…

— Задел.

— Простите. Нечаянно, честное слово. Давайте до настоящего снега съездим на кладбище…

— Зачем?

— На могилу Андрея Леонтьевича.

— Зачем тебе нужна могила?

Саня пожал плечами. Странный разговор. Зачем ему нужна старая могила? Чтобы привести ее в порядок, разумеется… Впрочем, тетя Май еще вполне в силах — обежал взглядом фигуру в кресле, неподвижную, с полузакрытыми глазами, — почувствовал, как подкрадывается тошнотворный страх. Поклясться могу, что пугает меня что-то в ее обличье, какое-то дикое воспоминание…

Та женщина… но между ними нет никакого сходства! Нервы, Саня, нервная обстановка, всего лишь. Однако утреннее настроение рушилось.

Он все-таки решил ехать в институт — именно потому, что больше всего хотелось остаться. Уже подходя к метро, заметил впереди Владимира. Высокий, что называется «мужественный», в куртке из черной кожи. Очевидно, не удалось поймать такси. Лестница, так сказать, чудесница. Короткий, на бурный штурм голубых вагончиков, они оказались в соседних, через задние стекла виднелся бизнесмен. Стоит, держась за поручень, лицо невидящее, отрешенное. Красивое лицо. Ему пересадка на «Тургеневской» — и далее на «Фрунзенскую». Мне — на «Площадь Ногина» до Арбата. Если нас сравнивать… тьфу ты, что за детский сад! И вообще, свинство — подсматривать за человеком, беззащитным сейчас перед чужим пристрастным взглядом. Но оторваться не мог, наблюдая, как сквозь маску повседневной жесткости проступает в глазах, в рисунке губ нечто трогательное, по-человечески пронзительное (печаль? тоска? жалость?).