Донесения стекались к Цыси со всей страны, но больше всего – из Пекина и столичных предместий.

Первым вступил в дело преданный ей генерал Дун Фусян, сразу же поддержавший ихэтуаней и решительно атаковавший сводный отряд адмирала Сеймура на станции Ланфан. И длинноносые дрогнули. Сеймур откатился вдоль Великого канала назад, а затем, осаждаемый ихэтуанями, прочно застрял в Северном арсенале. Цыси долго ждала известий о полном разгроме Сеймура, однако подоспели русские, которые и помогли адмиралу пусть и с потерями, но отступить туда, откуда он и начал, – в район Тяньцзиня.

Тем временем силами все того же Дун Фусяна начался и штурм посольских баррикад, и, по докладам агентов, с самого первого дня накал сражений был таков, что дошло до штыковых атак. Впрочем, иноземцам это не помогло: китайцы знали, на чьей стороне правда, и вышибли русских и американцев из их миссий, а японских, французских, немецких и австрийских солдат заставили дрогнуть и отступить.

И только ихэтуани обманули ожидания императрицы. Нет, они отважно громили Сеймура и вышедших ему на помощь русских; они продолжали бок о бок с армией убивать христиан и сжигать их дома и храмы. Однако с первых же дней Голова Дракона высокомерно заявил, что делить судьбу с маньчжурской династией и оборонять Пекин Триада не намерена.

Это было тем более досадно, что Цыси знала: они могут исполнить свой патриотический долг; она видела силу их духа и даже сама по семьдесят раз в день читала магические заклинания ихэтуаней, а когда заканчивала, главный евнух склонялся и извещал, что этим только что уничтожен еще один заморский дьявол.

Но – Великое Небо! – насколько же эффективнее шла бы ее борьба, если бы так же поступал каждый житель Поднебесной!

Конный отряд казаков-пограничников окружил лодочника Бао прямо возле лодки. Он бросил так и замершую в лодке огромную китайскую семью, кинулся бежать, но его быстро настигли, хлестнули нагайкой промеж лопаток, и он взвыл и покатился по земле. Вскочил и признал, что уже поздно: справа, слева, сзади – повсюду всхрапывали казачьи лошади.

– Ты, наверное, плохо понял, что тебе сказали, Бао, – прогремело сверху, и лодочник поднял глаза.

Над ним возвышался сам начальник заставы.

– Понял, я все понял, Зиновий Феофанович, – стараясь не коверкать трудно произносимое русское имя, начал кланяться Бао.

– Тебе же сказали, – напомнил начальник заставы, – китаез своих не возить!

– Я не вожу, ваше превосходительство, – быстро залопотал Бао и с поклоном протянул две свернутые в несколько раз купюры, – я уже месяц ни один китаеза на левый берег не привез!

– Вообще не возить! – рявкнул начальник заставы так, словно и не видел протянутых лодочником купюр. – Они должны через наши посты сначала пройти! А уж потом – переправляться!

Бао старательно ощерился белозубой улыбкой, но казака это нимало не проняло.

– Еще раз застукаю, пеняй на себя, – строго произнес он и… взял-таки подношение: – Запомни: «холодной» не отделаешься, лично в Амуре утоплю.

Бао болезненно поморщился и попытался достать рукой обожженное нагайкой место меж лопаток, а начальник заставы повернулся к так и стоящей в лодке огромной китайской семье и указующе ткнул нагайкой.

– На берег. Пройдете через заставу – как положено. И не пытайтесь меня обойти, не выйдет!

А тем же вечером лодочника попыталась вразумить и его жена Цзинь.

– Слушай меня, Бао, сейчас война; нам с русскими ссориться никак нельзя.

– Я не ссорюсь, Цзинь, – возразил Бао, – но они сами сказали: к нам китайцев не вози.