– Месяц назад! – ужаснулся Бульдог. – Сударь, я вижу, вы не делаете из еды культа... Зачем же вы так упорно стремились в ресторан?

– Я хотел послушать музыку, – застенчиво ответил Королевский Удав. – Сегодня здесь выступают всемирно знаменитый пианист Глухарь и тенор Соловей Заваротти. Кстати, вот и они...

На авансцене появились артисты. Пианист взгромоздился на клавиатуру рояля, а Соловей, почистив перышки, встал у микрофона.

Глухарь резво пробежался по клавишам, извлекая из инструмента переливающуюся мелодию. Звуки пронеслись над головами слушателей, заставив жующий и чавкающий зал притихнуть.

Глухарь энергично запрыгал с клавиши на клавишу. Заваротти открыл клювик и выдал первую трель. Тишина наполнилась старинной песенкой – веселой чепухой о путешественнике, который постоянно принимал оазисы за миражи, а миражи за оазисы.

Глухарь деятельно отбивал чечетку на клавиатуре, присоединяясь к пению Соловья только тогда, когда начинался припев. Делал он это с бесшабашностью, граничащей с творческим экстазом.

– И это всемирно известные артисты! – поморщился Гарольд. – Я знал одного деревенского Петуха, который по части подобных частушек дал бы им сто очков форы.

Песня завершилась аккордами, имитирующими начало песчаной бури. Посетители прямо взвились от восторга. Они топали копытами, свистели и оглушительно хохотали.

Когда гул одобрения сошел на нет, Соловей затянул новую песню. Глядя поверх голов, голосом свежим и чистым, как родник, он запел гимн о недостижимой Мечте. Это был плач по пышным коралловым лесам, по темным, загадочным океанским глубинам.

– Что я тебе говорил! – шепнул Гарольду Джерри.

После первого куплета повел свою партию Глухарь. Тихим, минорным голосом он скорбел о том, что все прошло, все миновало, но это в порядке вещей.

Заваротти вновь наполнил зал своей трелью, о том, что даже крылья не могут помочь долететь до Мечты. Остается только огромное небо, ветреное и бесплодное, как пустыня. А ласковое, теплое море по-прежнему недостижимо. И снова припев...

Гарольд заметил, что Королевский Удав застыл на спинке стула, потрясенный до кончика хвоста. Его глаза затуманились, по расписной узорчатой коже волнами пробегала дрожь наслаждения. Но тут чудовищный грохот разрушил все очарование момента. Шарль Лассо вздрогнул, растерянно заморгал, потряс головой.

– Что это было?

– Да это Ленивец заслушался и рухнул с потолка, – успокоил его Гарольд. – Теперь-то уж он точно не скоро обслужит чету Носорогов. Никак не раньше их золотой свадьбы... Впрочем, к вашей истории это не имеет никакого отношения. Продолжайте, пожалуйста. Артисту все равно уже покинули сцену.

– Да, да, – кивнул Королевский Удав. – На чем это я остановился?..

– На отце, – напомнил Джерри.

– Так вот, отец косо смотрел на лингвистические изыскания деда. После положенной панихиды он произвел тщательный осмотр всех записей. Чтобы привести все в порядок, понадобилась масса времени, потому что библиотека деда состояла из чудом сохранившегося после пожара родового архива, древнего манускрипта, над которым он напряженно работал, и огромного, просто неимоверного количества всевозможных вариантов расшифровки. А месяц назад, после завтрака, посыльная Улитка принесла отцу письмо. Отец вскрыл конверт, и оттуда выпали небольшая записка и все то же лепесток бархатной розы. Отец всегда смеялся надо мной, когда я рассказывал ему о точно таком же послании деду, но теперь он был испуган.

– Что же его так напугало?

– Записка, сударь, – прошептал Королевский Удав. – Там было написано:

«Ночью положите манускрипт на вершину эвкалипта, иначе жить вам осталось не дольше бабочки-однодневки.

Злоумышленники»

– Что это за бред? – возмутился отец.