– Извините меня, пожалуйста, я не хотела прерывать вашу сиесту, но пришел мальчик из конторы, – стала оправдываться она, – говорит, что его прислал господин Никсон, по очень важному делу.

– Ты правильно поступила, Наташа, что разбудила меня, я уже вполне отдохнул. Может быть получены, наконец, известия с берегов Путумайо. Впустите посланца!

Смуга высунул руку из‑под москитьеры, достал коробку с табаком, лежавшую на столике рядом с койкой. Набил трубку и закурил.

Вскоре в комнату вошел мальчуган, отличавшийся деловитостью движений и умным выражением лица. Он был одет только в длинную цветную рубашку, спускавшуюся свободно ниже колен, подпоясанную набедренной повязкой из цветного ситца. Ему, видимо, было лет четырнадцать, не больше. Красновато‑коричневый цвет кожи, черные жесткие волосы, подстриженные кружком, косые глаза и выдающиеся скулы на лице явно свидетельствовали о его индейском происхождении.

– Бом диа, сеньор! – сказал он на португальском языке.

– Бом диа, Гого! Подними жалюзи в окнах, – сказал Смуга и добавил на польском языке: – Наташенька, дай мне, пожалуйста, стакан чаю.

– Сейчас приготовлю, – ответила молодая женщина, улыбаясь «своему опекуну.

Индеец поднял жалюзи на окнах и приоткрыл портьеру, заслонявшую дверь на веранду. Яркий свет тропического солнца ворвался в комнату. Мальчик остановился рядом со Смугой и сказал:

– Сеньор Никсон приказал идти к сеньор Смуга. Злые люди напали на акампаменто Риу‑Путумайо. Они убили примо сеньора Никсона.

Смуга резким жестом отстранил москитьеру и вскочил с койки.

– Это точно? – спросил он кратко.

– Приехал один боа женте из акампаменто, – добавил индеец.

– Значит, началось! Беги к Никсону и скажи, что я скоро приду!

Индеец немедленно вышел из комнаты. Смуга снял с гвоздя пояс с кобурой револьвера, и начал тщательно заряжать оружие.

Видя зловещие приготовления, Наташа побледнела. С самого приезда в Манаус, она никак не могла отделаться от предчувствия, что здесь ее ожидает несчастье. Несмотря на то, что город кипел жизнью, Наташа не могла привыкнуть к нему и все время ожидала несчастья. Манаус, расположенный на расстоянии 1690 километров от ближайшего, восточного берега океана, стоял на берегу огромного, величественного и одновременно грозного водного пути – реки Амазонки, в молочно‑желтых, мутных водах которой человека поджидала смерть. Как и все города штатов Амазонас и Пара, Манаус был отрезан от остальной страны. Если не считать берегов Риу‑Негру, Манаус со всех сторон был окружен первобытными, болотистыми лесами – очагом малярии и проказы – кишевшими ядовитыми змеями, надоедливыми насекомыми, странными животными. Кроме того, там можно было встретить воинов непокоренных до сих пор индейских племен, избегающих встреч с белыми людьми.

К причалам порта Манаус ежедневно приставали суда, баржи и лодки, на которых из глубины джунглей свозили в порт сок каучуковых деревьев, переработанный в шары или плиты черного цвета. Здесь каучук меняли на чистое золото. Поэтому город рос и развивался изо дня в день, превращаясь в настоящий человеческий муравейник. Банкиры, торговцы, авантюристы и истощенные непосильным трудом рабочие, которым удалось унести из зеленого ада головы и заработанные тяжелым трудом деньги, пили вино и шампанское в третьеразрядных кабаках.

В девственных лесах Амазонки до сих пор царил закон сильнейшего. Чтобы добыть рабочих, каучуковые спекулянты часто организовали так называемые коррериас, то есть охоту за индейскими рабами. Кто раз попал в рабство, вынужден был оставаться в нем до самой смерти. Поэтому индейцы первоначально относившиеся к белым довольно доброжелательно, теперь уходили все дальше и дальше в дикие и недоступные места. Они возненавидели белых, ставших для них олицетворением насилия, зла и жестокости.