С Кольгримом было необычайно трудно установить контакт. Мальчик был угрюм, молчалив, никогда никому не улыбался. Глаза его строго, даже злобно смотрели на взрослых. Если ему что-то не разрешалось, — например, самостоятельно взбираться по лестнице — то он впадал в бешенство, начинал кричать, и эти хриплые крики разносились далеко вокруг. Нет, он не плакал, не капризничал: он именно вопил, словно бы это был рев быка.

Лив в панике бросалась к нему, успокаивала его, но он кусал ее за руки и снова сопротивлялся.

Ирья была неотлучно с ним.

Год назад для нее выпал тяжелый день: она навестила родителей в Эйкебю.

Вокруг Ирьи крутились младшие братья и сестры, дети старших сестер. Постаревшая мать, сидя за столом, пристально вглядывалась в ее лицо:

— Ты переезжаешь в Гростенсхольм насовсем?

— Баронесса попросила меня присматривать за сыном Таральда.

— Ты, что же, будешь нянькой? И будешь жить у них постоянно? А что же будет с нами, когда ты перестанешь приносить в дом деньги?

— Мама, вы понимаете, что мне платила госпожа Силье, она была так добра ко мне. Но теперь она умерла, да будет мир ее праху!

Отец с недовольным видом сказал жене:

— Будет лучше, если она уедет от нас, Тильда. Но платить тебе больше не будут, дочка?

— Я не говорила с баронессой о деньгах.

— Уж не собираешься ли ты работать на них бесплатно? И разумеется, о нас ты и вовсе думать забыла: тебе бы только самой перебраться в усадьбу, — продолжал брюзжать отец. — Неужто нам не будет никакой награды за то, что мы произвели вас на свет! Все дети переженились и только возвращаются назад, в родительский дом, но уже с мужьями, женами, своими детьми. И ни один из этих разбойников не работает самостоятельно. Уезжай, если хочешь! Одним ртом будет меньше.

Мать, стараясь перекричать детей, громко сказала Ирье:

— Ты должна потребовать с них денег, слышишь, что я тебе говорю? Ты будешь приносить эти деньги в дом! Все до последней копейки! Только так мы сможем вернуть себе все то, что потратили на тебя.

Ирья знала, что она самая послушная из всех остальных детей, но она была самой слабенькой и не могла помогать по дому. Но она понимала также, что редко кто из молодых девушек был способен заработать на стороне и принести в дом деньги. Обычно девушки, нанимаясь на работу, получали только плохую пищу и убогий ночлег, который они подчас делили с другими служанками. Они просто поддерживали самих себя и были благодарны уже за одно это. А Ирья стала для родителей настоящей золотой курочкой. Хотя сами они старались не признаваться в этом.

Она понимала свою мать. Этой женщине выпала нелегкая судьба. Никто бы не поверил, что она ненамного старше изысканной и холеной баронессы Лив Мейден. У матери уже не доставало зубов, она была худой, с жидкими волосами, на руках выступали от труда набухшие вены, а взгляд ее был тусклым и безнадежным. И снова беременна — хотя, наверное, это будет ее последний ребенок, думала Ирья. Во всяком случае, она хотела бы так думать, жалея свою мать.

Ирье очень не хотелось заговаривать с баронессой о деньгах. Она хотела просто помочь этой семье, а не использовать ее.

Мать понизила голос и зашептала, прикрыв рот рукой:

— Правду говорят в деревне, что ребенок ненормальный, что это — подменыш троллей?

— Как подменыш? — в ужасе переспросила Ирья.