Торопливо и не глядя друг на друга ушли обе женщины Кайен, словно каждая надеялась обогнать вторую; заспешил к своему Рено темнолицый маленький таксист. Потом мимо решительно прошагал Патриот, уже остывший почти до нормального цвета, с белобрысым шестилеткой на руках, и с ним его сдобные розовые жена и дочка. Митя тоже протянул было руки, но ни Саша, ни Ася ждать его не стали и были уже далеко впереди. За ними, морщась и охая, шла босая нимфа Кабриолет; адреналин выветрился, и она ступала по асфальту, как по горячим углям.

– А где капитан? – спросила мама Пежо, дергая Митю за рукав. – Вы не видели капитана? Ох, да куда же он делся, только что же был здесь…

Но похоже, мордатый хитрец полицейский совершенно не собирался превратиться в ее заложника еще и на обратном пути, потому что видно его нигде не было, да и вообще знакомых вокруг почти уже не осталось.

– Господи, – вздохнула мама Пежо и посмотрела вниз, на сына, который затих наконец и сидел теперь возле ее ног со слабой блуждающей улыбкой, как румяный джинсовый Будда. – Я его сама не донесу.

Недовольное лицо ее на секунду обмякло, сделалось усталым и беспомощным. Митя еще раз обернулся, чтобы найти своих, и не нашел.

– Давайте я помогу, – предложил он.

Она с сомнением оглядела его, потом подошла ближе и принюхалась. В самом деле принюхалась и даже наморщила нос.

– Вы пили, кажется, – сказала она. – Он не выносит запах.

А капитан у нас, значит, незабудками пахнет, хотел сказать Митя, но промолчал. Какая невыносимая все таки баба. Останется же торчать тут одна просто из упрямства, и все у нее будут виноваты. Он наклонился и попробовал поднять ребенка. Мальчишка дернулся, выгнул шею и действительно тут же завопил, отчаянно и сердито.

– Всё, не надо, отойдите, – сразу сказала женщина, – вы слышите? Не трогайте его, он боится пьяных, у него сейчас приступ начнется!

– А ну, дай ка я, – сказали рядом.

Посторонившись, Митя увидел крупного дядьку в растянутой майке с логотипом «Мегафон» поперек широкой груди и узнал в нем одного из загорелых строителей из микроавтобуса. Пятеро его товарищей топтались неподалеку и наблюдали за происходящим с явным неодобрением. Не обращая внимания на истошный детский крик и протесты тревожной матери, дядька легко подхватил мальчика на руки.

– Да не волнуйся ты, мать, – сказал он добродушно. – Ну поорет пацан, ничего ему не сделается. Давай показывай дорогу. Доставим в лучшем виде, у меня братишка младший такой же дурачок.

Женщина Пежо вздернула подбородок, ноздри ее побелели.

– Ду ра чок? – повторила она. – Что значит – дурачок, это что еще за пещерное определение? И вообще, какая я вам «мать», я младше вас, между прочим! И почему вы мне тыкаете, кстати?

Дядькина улыбка поблекла, но было поздно. Продолжая свой возмущенный монолог (Дурачок! Как у вас только язык повернулся, вы понимаете, что он вас слышит?), мамаша Пежо погнала его в сторону машин. Недолго посовещавшись, остальные строители, которые точно теперь опоздали на свой поезд, неохотно повлеклись следом. Обогнать эту невеселую процессию оказалось нетрудно, и на бегу Митя увидел, как мальчик, не переставая кричать, лупит своего незадачливого рикшу пухлой ладонью по голове.

Бежать пришлось недолго; за первым же поворотом выяснилось, что толпа снова встала, потому что у левой стены лежал на боку желтый спортивный мотоцикл, придавивший своего ездока. Промчавшись по забитому автомобилями тоннелю три с лишним километра, до въезда он все таки не дотянул и рухнул почему то именно здесь, на сухом и свободном участке. Через две полосы к мотоциклу тянулся широкий и черный резиновый след. Человек в расписной кожаной куртке и зеркальном шлеме лежал на спине, раскинув руки, и не шевелился.