Сначала Тоне всё очень нравилось. Приезжало много людей, ищущих покоя и тишины, а нет ничего приятнее, чем когда сюда в горы приезжают гости. Но одно обстоятельство озадачивало ее, и чем дальше, тем всё сильнее. Почему перестали приезжать дети?

Не в правилах Тони подолгу ломать над чем-то голову, поэтому она села на велосипед, поехала к Клаусу Хагену и так и спросила его:

— Слушай, Клаус Хаген, а почему в твой кемпинг никогда не приезжают дети?

— Потому что в мой кемпинг запрещено приезжать с детьми, — ответил ей тогда Хаген.

— Что-что? — переспросила Тоня.

— Гости кемпинга приезжают послушать, как шумят сосны и бурлит река, а не как плачут, орут и вопят дети, — ответил Клаус Хаген и посмотрел на свои часы.

Тоня стояла как громом пораженная. Ничего хуже этих слов Хагена она в жизни не слыхивала, решила Тоня. Но, как оказалось, она поторопилась с оценкой, потому что Клаус Хаген тут же легко побил свой прежний рекорд.

— Трулте, то, что я сказал о криках и воплях, касается и тебя тоже.

— Я Тоня, — поправила Тоня.

— Да. Тоня, зачем ты днями напролет голосишь песни? Давай прекращай!

Тоня от изумления прочистила пальцем ухо.

— Ты нарушаешь покой моих гостей, когда с песнями проносишься мимо кемпинга на велосипеде, — сказал Хаген и изобразил на лице вежливую улыбку.

— Ты хочешь, чтобы я перестала петь в собственной долине? — переспросила Тоня, желая убедиться, что поняла правильно.

— Что значит «собственной», — буркнул Хаген раздраженно. — Я рекламирую свой кемпинг как самое тихое место в Норвегии, и будь любезна считаться с этим.

Тогда Клаус Хаген и совершил самую большую ошибку в своей жизни. Никому не дано безнаказанно запрещать грозе Глиммердала петь. Это Хагену сказал бы любой человек. Если бы он спросил, конечно.

— Извини, не могу, — ответила Тоня Глиммердал.

И поехала к себе наверх, распевая так, что молодые деревца вдоль дороги полегли до земли.

После этого случая Тоня петь не перестала. Даже стала петь еще больше, если хотите знать правду. Особенно когда она едет мимо кемпинга. Клаус Хаген — он смотрит на нее как на вредное животное, ну вроде того.

Осенью всё стало еще хуже, потому что Тоня имела несчастье разбить из рогатки окно в кемпинге. Вовсе не нарочно, ясное дело. Она целилась во флагшток. Такой чистый, звонкий звук, когда попадаешь во флагшток. И к тому же это очень трудно. Даже Тоня Глиммердал — и та иногда промахивается, когда стреляет по флагштоку.

— Ой, — сказала Тоня, когда зазвенело стекло.

И быстро поехала домой и достала все деньги из копилки. Она положила их в красивую коробочку, которую они смастерили с Гунвальдом. И вручила коробочку Хагену вместе с глубокими и подробными извинениями.

Но этот Клаус Хаген не захотел взять коробочку! Вынул деньги, а ее саму вернул, скривившись.

— А это мне зачем? — сказал он.

Зачем-зачем! Мог бы хранить в ней деньги, раз их у него так много, подумала Тоня.

Клаус Хаген чихнул и закрыл дверь.

После того разговора Тоня сдалась и поняла, что пытаться подружиться с Хагеном — дело безнадежное. Потому что Хаген — одна большая безнадега, от макушки до пяток.