Он удалился в свой кабинет, сел к телефону и позвонил в справочную службу. Назвал пароль, и ему немедленно выдали номер домашнего телефона Степанцова.

Потом посмотрел на часы — звонить еще не поздно, десяти нет. Константин Дмитриевич по старой московской привычке полагал, что звонить, если ты заранее не условился, после десяти вечера в семейный дом крайне неприлично. К сожалению, многое, что считалось прежде неприличным, стало позже нормальным явлением, и если бы это касалось одних телефонных беспокойств!

— Константин Дмитриевич? — удивился Степанцов. — Вот не ожидал! Что-нибудь важное случилось?

— Мне Турецкий доложил о вашей просьбе, что ли, не знаю, как назвать это предложение… Я не поздно, извините, ради бога?

— Да какое поздно? Вечерняя жизнь только начинается, звонками одолевают.

— И чего хотят от вас? — словно не понимая, спросил Меркулов.

— Да чего? Одного. Активной реакции. Демонстрации каких-то решительных действий, сами понимаете…

— И кто предлагает, если не секрет?

— Доброжелатели в основном. Те, кто по десять лет не звонили, а тут, видишь ли, вспомнили, что есть такой юрист, бывший сокурсник… сослуживец… Сочувствуют. И поголовно все советуют плюнуть и растереть, понимаете ли. Собака, мол, лает, а наш караван-то идет… Я вот и подумываю, а не прекратить ли нам, в самом деле, эту ненужную возню? Потому, собственно, и звонил Александру Борисовичу. А вы, Константин Дмитриевич, со мной не согласны? Или как мне прикажете трактовать ваш звонок, коллега?

— Ну, если вы считаете, что защита чести и достоинства человека — это, в общем, мышиная возня, тогда, наверное, вы абсолютно правы. Но у меня тут возникло одно затруднение личного, так сказать, порядка. Если позволите и у вас есть несколько свободных минут, я хотел бы обсудить коротенькую информацию. Но предупреждаю заранее, все, что будет между нами сейчас сказано, должно немедленно умереть. И никаких ссылок, никаких намеков либо там подтекстов, этаких, знаете, вопросов с подковырками быть категорически не должно. Иначе мы можем очень крепко навредить.

— Господи, да кому, Константин Дмитриевич? Вы так таинственно и издалека начали, что у меня легкий мандраж в коленках приключился, — меленько, с заметной опаской, засмеялся Степанцов.

— А вы присядьте на стул либо в кресло. Что там у вас под рукой?

— Полагаете, надо? — уже серьезно спросил Степанцов.

— Вы один, надеюсь?

— Сейчас, только дверь прикрою… Ну, внимательно слушаю, — сказал Степанцов после короткой паузы. — Уж не томите, выкладывайте, что у вас? Какие проблемы? Полагаю, не такие, которые двое взрослых и опытных юристов не смогли бы успешно разрешить?

Он снова пробовал шутить. Ничего, сейчас охота пропадет…

— Ответьте мне, Кирилл Валентинович, на один коротенький вопрос так же коротко — да или нет, а потом я вам объясню смысл своего вопроса, идет?

— Слушаю.

— Вы в последнее время — ну, месяц, два, может, полгода — бывали в каких-нибудь, мягко говоря, сомнительных местах, где вас могли видеть и запечатлеть, так сказать, на память?

— Понимаете… — тянул с ответом Степанцов, — я бы разбил ваш вопрос на два: бывал ли? Бесспорно, да, и не раз. Но вот термин «сомнительное» я бы, пожалуй, исключил вообще. В сомнительных местах я никогда не бываю, Константин Дмитриевич.

— Хорошо, уточню вопрос. Предположим, место, в котором вы оказались, было вовсе и не сомнительным на первый взгляд, но вот ситуация сложилась двусмысленная.

— Ну, пример, пожалуйста, если вас не затруднит?

— А если я вам поясню одним анекдотом, до которых большой любитель и мастер их рассказывать, кстати, Александр Борисович?

— С удовольствием послушаю, — оживился Степанцов.