Главное, не откладывать в долгий ящик, как он прежде нередко это делал.

Кстати, завтра же, сегодня в ней нет нужды, надо будет взять внизу, в подвальной комнате, пишущую машинку.

Вот тоже проблема! Привык он к этой, а когда в Москве уселся за другую, что привезла эта Эдина сучка, которая так и стреляет глазами по сторонам, вдруг почувствовал, что не идет у него текст! Все-таки привычка — великое дело!

Да, сегодня последний день отдыха, сегодня он отпразднует свою первую настоящую победу! Это ж надо было сукиному сыну Федору такие ракурсы отыскать! Отличная у него техника! Вот бы и на него самого что-нибудь в подобном же духе найти!

Подумал вот, и вдруг показалось, что, если хорошо поискать, поразмыслить, ведь можно и на Федора накопать не меньше. Не велика, конечно, шишка, но если обратиться в какое-нибудь сыскное агентство в Москве, которых там теперь тысячи, наверняка можно найти таких, кто захочет этим делом заняться и так подставить Федора, что ему небо с овчинку покажется! Отличная, между прочим, мысль, надо бы не забыть… Дела-то на тысячу баксов, не больше, а резонансу на все десять тысяч…

И все подать под таким соусом: мол, говорили вам, указывали, а вы не верили, так нате теперь, кушайте собственное дерьмо! Только подлинники нужны, монтаж тут не пройдет. Хотя, с другой стороны, тот же Федор оговорился же, что у него есть такие специалисты, что на цифровом монтаже любой подлинник заделают. Вот и окунуть его самого, а что? Блестящая мысль! Взять аналогичный антураж и… окунуть!

Вот это нельзя забыть.

Оставив холодильник, Лев открыл бутылку «арманьяка», которую ему презентовал в аэропорту Эдя.

Лева выпил рюмку и почувствовал, как. по телу побежала горячая волна наслаждения. Хороший коньячок… А что, теперь без проблем! Теперь можно позволить себе! И он налил вторую, медленно выпил, закусив отломленным кусочком пиццы, и подумал, что хотел сделать что-то важное, но в эйфории прибытия домой уже успел забыть. Что?

И вспомнил: надо бы записать идею насчет цифрового монтажа и Федора Федоровича, который, сам того не подозревая и думая, что это он уронил, как выражаются боксеры, Степанцова, по правде-то говоря, оказался удобным орудием в руках Льва Липского, уничтожившего наконец своего давнего врага. Когда ты хочешь отомстить, любые средства хороши!

Лева вышел в коридор и снова почувствовал уже обостренным от коньяка нюхом спертость домашней атмосферы. И он прошел в спальню, чтобы включить наконец кондиционер, который привычно загудел — пусть теперь тянет, рано ложиться спать сегодня Лев не собирался, значит, воздух здесь успеет очиститься.

Так, а теперь в кабинет. Надо записать на листке бумаги, он всегда ее держал на столе для таких вот случаев — вдруг блеснет удачная мысль. Блеснет — а мы ее на бумагу!

В кабинете было темно. Лев включил свет, потом прошел к окну и открыл оконную раму. Постоял, посмотрел на панораму весело вспыхивающих вокруг огней, на движущиеся бело-красные фонарики машин и почувствовал, что действительно возвратился домой. Россия домом ему уже не была. Она могла еще кормить его, но не больше, а кормежка и родина не всегда совместимые понятия.

— Не всегда! — вслух произнес он и вдруг услышал странно знакомый, но сейчас совершенно ему непонятный быстрый стук-стрекот.

Лев отпрянул от окна — нет, звук шел явно не оттуда.

Он обернулся и обомлел.

Показалось, что остатки волос на голове стали, самопроизвольно подниматься.

По спине прокатилась тяжкая ледяная волна — именно прокатилась и не хлынула.

Лев Зиновьевич стоял и смотрел почти безумными глазами. И ничего не понимал.

Его пишущая машинка работала!..

…Это было невероятно! Это была мистика, но все происходило на его глазах.