Но Федя по-прежнему притворялся, что не замечает боксера. Арлик пробежал мимо Феди раз, другой, а Федя все шел и беспечно насвистывал. Арлик совсем был сбит с толку таким невниманием. Наконец, он не выдержал, преградил Феде дорогу и несколько раз обиженно тявкнул.
— Чего тебе? — с недовольным притворством спросил Топорок и сделал вид, что хочет обойти собаку.
Арлик опешил. Куда девались игривость, спесь. Заискивающе виляя куцым задом, он подошел к Топорку. Федя спокойно взял поводок и повел Арлика к хозяину.
— Возьмите, пожалуйста, вашу собаку.
— Спасибо, мальчик, спасибо. Ты ведь из нашего дома? — Старичок пригляделся к Феде. — Ну да, из нашего. Тебя, кажется, ребята Сверлышком зовут?
— Топорком, — поправил Федя. — Фамилия моя Топорков.
— Да-да, Топорком, Топорком... Это ведь ты? старичок кивнул в сторону окна Лютика.
— Я не нарочно.
— Конечно, конечно. Я гражданке Лютиковой то же самое доказывал.
— Так и назвали «гражданка Лютикова»?
— Да. А что?
— Фамилия ее Трофимова, а Лютиком ее дразнят.
— Вот оно что... Теперь понимаю, почему она так на меня рассердилась. Ну, еще раз спасибо тебе, Сверлышко.
— Топорок, — снова поправил беспамятливого старичка Федя и, погладив Арлика по голове, снова пошел к лавочке возле песочницы, где обычно играли малыши: сюда раньше всего заглядывало утреннее солнце.
Из своего подъезда вышел Ленька Рыжий. Ленька был капитаном футбольной команды, которая всегда играла против команды Топорка. Ленька — полная противоположность Топорка. Федя — сухопарый, смуглый, русоволосый, а Ленька — коренастый, короткорукий, огненно-рыжий. Рыжий не отличался красотой, но зато был самым смелым и сильным. Отец часто порол его за драки, но это никак не умеряло Ленькиного боевого духа. Справедливости ради надо сказать, что Рыжий не был задирой. Просто у него было повышенное чувство собственного достоинства. И горе тому, кто забывал об этом.
Ленька ни разу еще не дрался с Федей, потому что Топорок никогда не напоминал Леньке, что его отец — сапожник, и даже в спорах не давал обидных прозвищ на редкость некрасивому капитану-сопернику. И Рыжий ценил Топорка за такие качества. Помимо того, Федя не уступал Рыжему ни в силе, ни в ловкости. Капитаны стоили друг друга.
Ленька первый подошел к Феде и протянул руку. Раньше такого не случалось, чтобы Рыжий первым к кому-нибудь подходил и первым здоровался — ведь у Леньки было повышенное чувство собственного достоинства.
— Здорово, Топорок.
— Здорово.
— Отец лупил?
— Нет.
— Значит, наврали?
— Чего?
— Что твой отец заплатил Лютику сорок рублей.
— Заплатил.
— Ну?!. Чудно...
— Что чудно-то?
— Чудно, что не отлупил. Мой бы с меня за такие денежки три шкуры содрал.
— Лучше бы отлупили.
— Это ты верно говоришь. Когда отлупят, легче становится. Бабка моя всегда говорила: «Сеченый — значит прощеный».
— Мне отец наказание похуже порки придумал. На все каникулы в деревню отправляет.
— Иди ты! Да, вот это наказаньице! Значит, тебя, вроде Пушкина, в ссылку. В деревню. Говорят, ты тоже стишки сочиняешь?
— Кто говорит? — Топорок нахмурился и покраснел.
Ленька заметил смущение приятеля и поспешно спросил:
— А как же твоя команда без капитана играть будет?
— Другого выберут, — тихо ответил Топорок и стал зачем-то глядеть на небо. |