Он сделал шаг назад.

Папа выглядел грустным.

— Глен? — он присел на корточки, сунул руку в карман и вытащил шоколадный батончик. — Я люблю тебя, сынок.

Глен обернулся. Дверь в торговый центр закрылась как раз в тот момент, когда она подошла к ней, оборвав ее крики. Он посмотрел на своего папу, — улыбающегося, чистого, одетого в новый костюм, склонившегося на одно колено и протягивающего ему шоколадный батончик, затем снова на маму, — грязную, рыдающую, с всколоченными и спутанными волосами, с красным от крика лицом, одетую в свой испачканный и рваный халат. Она выглядела некрасивой, старой и одинокой на фоне пустой парковки.

— Глен, — предостерегающе сказал папа.

Не думая, он просто побежал назад к своей маме, прочь от пульсирующего освещенного сердца торгового центра, распахнул дверь и выскочил наружу в ее объятия.

— Глен, — рыдала она. — Глен.

Мать крепко обняла его, почти причиняя боль, но он не возражал, и тоже заплакал.

Глен снова посмотрел на торговый центр. Освещенные магазины уже тускнели, тропические растения умирали, товары исчезали. Свет в музыкальном магазине мигнул и исчез. То, что раньше было магазином игрушек, снова превратилось в огромный пустой зал, рассеченный двумя упавшими балками крыши.

Глен вытер глаза и посмотрел через плечо матери. Папа встал, сунул шоколадку в карман и ушел, даже не помахав на прощание рукой. На краткий миг перед тем, как он повернулся, Глену показалось, что он увидел ужасающее выражение ярости и ненависти на этом некогда знакомом лице. Затем последние огни магазина потускнели, и лишь слабая тень оставалась там, где был папа, а потом даже и эта тень исчезла.

Глен обнял маму.

— Это действительно был твой папа, — удивленно сказала она.

Глен покачал головой, уткнувшись ей в грудь.

— Я так не думаю.

— А я думаю, да.

Он поднял голову, посмотрел маме в лицо и решил не спорить.

И, оставив торговый центр позади, они вдвоем пошли через парковку к машине.