Анна понемногу начала познавать саму себя, двойственность своей натуры. Пока она еще не понимала, что воспитание, данное ей Симонеттой, безудержное честолюбие отца и пуританская мораль провинциалки-мачехи только усложнили ее характер, сделали из нее скромницу, обуреваемую страстями. От дипломата-отца она переняла науку обмана и вполне могла бы вырасти лгуньей, если б не влияние прямодушной Джокунды. Анна всегда умела дипломатически объяснить мотивы своих поступков, но путь сладкого греха, не одобренного рассудком, был для нее неприемлем.

Помимо всего прочего законодатель мод Париж развил в Анне вкус к красивой одежде. И она начала фантазировать под удивленными, но снисходительными взглядами своей госпожи. Сначала осторожно, изменяя какие-нибудь мелкие детали. Например, маленькие звенящие колокольчики на концах ее бархатной шапочки, которые так притягивали взгляды мужчин, или шляпка из заплетенной в косички кисеи, стоившая ей так много труда, что это не шло ни в какое сравнение с суммой потраченных на эту затею денег. А накидка из тонкого газа, обрамляющая подобно нимбу ее блестящие темные волосы — предмет зависти стольких гораздо более состоятельных, но менее красивых дам.

Набравшись опыта, она обнаружила, что стройной девушке все к лицу, а строго следовать установленной моде надо тому, у кого нет собственного вкуса и фантазии.

Одна дерзкая француженка, желая отбить у нее поклонника, как-то нарочито громко заметила, что никак не уяснит себе, как может изысканно воспитанный человек домогаться поцелуя иностранки с изуродованным пальцем да с ужасной родинкой на шее.

Родинка-то у Анны на самом деле была маленькая, а страданий принесла много. Ночью девичья подушка была мокрой от слез, но ни за что на свете Анна не позволила бы своим соперницам видеть ее муки. Много передумав за ночь, она встала утром и как всегда приступила к своим обязанностям.

Убирая королевские драгоценности, она как бы невзначай смущенно спросила Мэри, не позволит ли та поносить ей расшитый жемчугом воротник, который сама Мэри надевала крайне редко. Жемчужины на нем были нанизаны на крошечные ленточки черного бархата, что идеально подходило к Анниной длинной стройной шее, придавало взрослую серьезность ее облику и оттеняло блеск красивых глаз. А главное, конечно, было в том, что воротник закрывал злополучную родинку и лишал тем самым многих француженок их кавалеров по танцам.

А когда две важные графини стали расхаживать по дворцу в таких же высоких, отделанных драгоценными камнями воротниках, половина двора последовала их примеру.

— Ну, Нэн! Вы просто стали законодательницей мод благодаря этой маленькой безделушке. Оставьте ее себе на память, — смеялась ее щедрая госпожа.

С такой поддержкой Анна совсем осмелела. По крайней мере, теперь она не боялась сделать то, о чем всегда мечтала. С помощью своей служанки она исполнила придуманный ею новый фасон рукава — длинный свисающий рукав, позволявший закрыть уродливую левую руку. Отделанные серебряной тафтой, такие рукава очень эффектно смотрелись на фоне темно-синего платья.

Сгорая от смущения, она заняла свое место за ужином и стойко перенесла хихиканье своих соперниц. Именно в этот вечер дофин Франциск предложил ей в паре с ним вести танец. А так как в танцах Анна была не менее искусна, то при дворе родилась новая мода под названием «рукав Болейн». Конечно же, она торжествовала. Даже сама королева отметила ее. И Анна упивалась своей победой, как когда-то в детстве, когда Томас Уайетт светски расточал ей свои комплименты.

Странно, что недовольным оказался не кто иной, как ее отец. Он отвел дочь в сторону и настоятельно посоветовал впредь всегда действовать с оглядкой.

— Мы не должны здесь допустить никакого скандала, связанного с твоим именем.