Спускаясь по лестнице, они держались за руки и медленно переставляли ноги со ступеньки на ступеньку. Усилие, которое Джиорджио делал над собой, чтобы сдержать волнение, было так сильно, что он чувствовал себя как-то странно экзальтированным, ему казалось, что его личная жизнь наполняет всю ширь величественной ночи.

На площадке у парапета они заметили неподвижную безмолвную тень и узнали в ней старого хозяина.

— Почему вы здесь в такой поздний час, Кола? — обратилась к нему Ипполита. — Вам не спится?

— Я не сплю из-за Кандии, — ответил он. — У нее начались схватки.

Их домик был действительно освещен.

— Подожди минуту, — сказала Ипполита другу. — Я схожу навестить Кандию.

— Нет, нет, не ходи теперь, — попросил Джиорджио. — Ты навестишь ее по возвращении.

— Хорошо, я навещу ее по возвращении. Прощайте, Кола.

Спускаясь по дорожке, Ипполита оступилась.

— Осторожно! — послышался сзади голос старика.

— Опирайся на меня, — предложил Джиорджио. Она взяла его под руку.

Некоторое время они шли молча.

Ночь была ясная. На небе сияли звезды. Семь звезд Большой Медведицы сверкали загадочным блеском. Адриатическое море, чистое и безмолвное, как небесный свод, напоминало о себе благоуханием и чуть слышным плеском.

— Почему ты идешь так скоро? — спросила Ипполита. Джиорджио замедлил шаги. Под влиянием одной единственной мысли, толкавшей его на последний акт, он только смутно сознавал все остальное. Его внутренняя жизнь расстраивалась, разлагалась, разрушалась от глухой работы, происходившей даже в самых глубоких слоях его существа и выбрасывавшей на поверхность всевозможные бесформенные обломки, которые были настолько неузнаваемы, что, казалось, не принадлежали одной и той же жизни, но вторгались в нее со стороны. Он сознавал это странное острое волнение так смутно, как в дремоте. И только одна точка в его мозгу отличалась поразительной ясностью и толкала его по прямой линии на конечный акт.

— Какую тоску наводят мерные удары трепала на гумне! — сказала Ипполита, останавливаясь. — Целую-то ночь треплют лен! А на тебя это не наводит тоски?

Она опиралась на его руку; ее волосы касались его щеки.

— Помнишь, как в Альбано рабочие целый день мостили улицу под нашими окнами?

В ее голосе звучала грусть и некоторая усталость.

— Иногда мы засыпали под этот стук… Но она с беспокойством остановилась.

— Почему ты все оборачиваешься назад?

— Мне слышатся шаги босого человека, — ответил Джиорджио тихим голосом, замечая, что корни его волос стали чувствительными. — Остановимся.

Они остановились и стали прислушиваться.

Джиорджио опять был охвачен чувством ужаса, леденившим его сердце на пороге трагической комнаты дяди Димитрия. Все его существо дрожало и было ослеплено великой тайной; он думал, что переступил уже границы неизвестного мира.

— Это Джиардино, — сказала Ипполита, замечая приближавшуюся собаку. — Он побежал за нами.

Она несколько раз позвала верного друга. Он прибежал, весело прыгая. Ипполита нагнулась приласкать его.

— Ты никогда не оставишь своей подруги, не правда ли? — говорила она собаке мягким тоном, который являлся у нее всегда, когда она ласкала любимых животных.

Благородная собака стала кататься в пыли.

Джиорджио сделал несколько шагов. Он почувствовал большое облегчение, освободившись от прикосновения Ипполиты, причинявшего ему непонятные физические страдания. Он представлял себе неожиданный и резкий поступок, который должен был совершить, и ее тело, сжатое в его смертельных объятиях; теперь ему не хотелось дотрагиваться к ней вплоть до последнего момента.