Мать молчала. Она следила за сыном и, когда он взглянул на нее, сделала ему знак, чтобы он не возражал. Жюльен снова принялся за еду. Мать не спускала с него глаз. Он сидел напротив нее, а отец — между ними в конце стола. Отец ел медленнее Жюльена, долго жевал хлеб и овощи — у него не было зубов. Он сидел, наклонившись вперед, положив левый локоть на стол, рукой он придерживал на груди свой синий фартук. Пламя лампы отражалось на его лысине. Жюльен был выше отца и в плечах шире.

Мать, налившая себе немного супу, кончила одновременно с остальными. Она встала и подала на стол картошку и салат.

— Ну как, разыскал товарищей? — спросил отец.

— Кое-кого разыскал, — ответил Жюльен.

— Надеюсь, теперь, вернувшись домой, ты опять станешь заниматься гимнастикой.

— Это зависит от того, сколько у меня будет времени.

— Завтра пойдем к твоему новому хозяину, вот и узнаешь. Он человек добропорядочный. Люди они богатые и пользуются у нас уважением. Дело ведет отец с тремя сыновьями. Я думаю, на них не меньше двадцати человек работает, раз у них и шоколадная фабрика и кондитерская.

— Не считая еще тех, что в Лионском отделении, — прибавила мать.

Отец еще долго распространялся об этой фирме и в конце концов сказал:

— Проработаешь у них два-три года и будешь все уметь; и шоколад, и конфеты, и всякие пирожные будешь знать, как делать. Очень это хорошо — все уметь.

Мать не слушала. Голос отца она воспринимала как отдаленное гудение. Она глядела на Жюльена. Глядела и не могла наглядеться.

Он здесь, напротив нее. Они в надежных стенах родного дома, а дальше сад, погруженный во тьму. В кухне светло и тепло, и Жюльен тут. Сейчас для нее не существовало ничего, кроме него, даже войны, которая шла где-то там, далеко, и напоминала о себе только снимками в газетах да листами картона, которые отец прибил к деревянным ставням, чтобы закрыть вырезанные в них сердечки.

7

Сейчас же после обеда отец взял ключи и вышел. Как только он закрыл за собой дверь, мать сказала Жюльену:

— Ничего с ним не поделаешь, не хочет запирать сарай и калитку до того, как поедим.

— Ну так что ж такого, сейчас не холодно.

— И когда холодно, все равно так. Просто это для того, чтобы покурить. Будто я не знаю. И будто я не даю ему курить. Нет, это просто у него такая дурь — любит покурить тайком.

Продолжая говорить, она убрала со стола. Взяла тряпку, вытерла клеенку, смахнув в горсточку крошки, которые затем бросила в корзину, куда уже раньше отнесла очистки картофеля; покончив с уборкой, достала из буфета свою рабочую корзиночку и поставила ее на стол.

— Ты еще не собираешься спать? — спросила она. — Посидишь немного со мной?

Жюльен промолчал.

— А ты поздно ложишься? — спросил он немного спустя.

— В это время года мы обычно ложимся без света, сейчас же, как поедим, но раз ты тут, это не обязательно.

Жюльен опять промолчал.

— Дело в том, что я обещал Бертье зайти за ним, — не сразу сказал он.

Мать, уже севшая к столу и рывшаяся в рабочей корзинке, посмотрела на него.

— Сегодня?

— Ну да.

— Но ведь утром ты проделал столько километров, ты, верно, вымотался. Лучше бы посидел спокойно.

— Я не устал. Знаешь, я привык к велосипеду.

Мать сдержала вздох и постаралась улыбнуться.

— Ну что ж, только лучше подожди, пока отец уляжется, — сказала она.