— Подожди минутку. Отец не всегда засыпает сразу. Он туг на ухо, но, когда не надо, прекрасно слышит.

Она обрезала нитку, положила ножницы в корзинку и наклонилась над чулком, рассматривая свою работу. Потом взяла другой чулок и натянула его на руку, чтобы найти дырку.

— Лучше бы ты купила новые, — заметил Жюльен.

Она улыбнулась, от чего ее губы смешно сморщились. Не поднимая головы, она ласково пояснила:

— Я думаю, ты теперь вырос и можешь понять. Жизнь и без того не легка. А когда война, и совсем все разлаживается. Вот ты говорил о керосиновых лампах. Конечно, нам совсем не трудно было пятнадцать лет тому назад провести электричество. Только отец не хотел, чтобы ему испортили сад и врыли столб. То же самое и с водопроводом.

— И из-за этого можно подумать, что мы живем не в городе, а в глухом лесу.

Мать посмотрела на него. Он как будто не понял. Она помолчала потому, что чувствовала усталость, и потому, что сказать это было нелегко. А между тем она давно решила сказать… Жюльен опять наклонился над журналом, и тогда она быстро заговорила:

— Понимаешь, такой расход нам сейчас не по карману. На то, что мы получаем с огорода и с двух помещений, что сдаем, не проживешь. Ты знаешь, у нас есть сбережения, но многие бумаги сейчас упали в цене. Говорят, это девальвация. А пока что люди, вроде нас, едва сводят концы с концами. Тяжело, ох, как тяжело приходится.

Последние слова она произнесла медленно и чуть слышно. Жюльен перестал читать и слушал ее. Некоторое время они сидели так, друг против друга, не говоря, не двигаясь, и в глазах у них, то загораясь, то угасая, трепетал огонек от лампы.

— Теперь я буду больше зарабатывать, — сказал Жюльен.

Мать улыбнулась.

— Ах, мальчик, мальчик, ты отлично знаешь, что я не хочу брать с тебя за стол.

— Да, но все же… если надо будет…

Он не докончил. Мать снова принялась за штопку, время от времени передвигая деревянный гриб, который поблескивал сквозь дырки в черных чулках.

— Теперь ты вырос, — снова заговорила она, — тебе уже пора знать. Ты уже понимаешь, что нам не век жить. Отец не хочет пойти к нотариусу и распорядиться насчет завещания. Если он умрет, Поль меня не пожалеет, ведь он не мой сын.

Жюльен прервал ее:

— Но ведь ты его вырастила!

— Не совсем это так. Но он начал собственное дело только благодаря тому, что отец дал ему денег… А в эти деньги, будь спокоен, и мой труд вложен…

— Но в конце концов, что он может сделать? — спросил Жюльен.

Мать подняла обе руки, не выпуская из них чулка и иголки, и снова медленно уронила их на стол.

— Бедный мой мальчик, ты их не знаешь. А потом, поверь мне, коли дело коснется денег и ты в руках у людей прижимистых…

Жюльен не ответил. Он минутку подождал, потом спросил:

— Ты думаешь, он уже заснул?

— Ты в самом деле хочешь уйти? Ведь уже поздно, и потом холодновато.

Жюльен рассмеялся.

— Да нет, мама, ты отлично знаешь, что совсем не холодно. Бертье меня ждет, и надуть его просто хамство…

— Как ты выражаешься, — сказала она.

Он медленно поднялся со стула, а она посмотрела на него с легкой улыбкой и прибавила:

— Постарайся не очень шуметь. А главное, не потеряй ключ; положи его в ящик для писем, так будет вернее.

Жюльен поцеловал мать и обещал, что все будет в порядке. Когда он был уже на пороге, она еще раз напомнила:

— Смотри, будь особенно осторожен, когда вернешься. Я оставлю электрический фонарик на столе и открою дверь в твою комнату… И, пожалуйста, не делай глупостей.