Он не хочет говорить о своей жизни. Он просто показывает мне ее, чтобы я понял, какой он. Ведь, если я пойму его, то пойму и себя. Но это не та жизнь, которую я представлял для него, да и для будущего себя тоже. Не знаю, чего я ожидал от жилища Маркуса. Может, надеялся увидеть что-то вроде бункера Меркури, такого своеобразного замка, величественного, впечатляющего, полного сокровищ, истории и власти, но теперь я понимаю, что моему отцу это не подходит, да и мне тоже.

И я начинаю плакать, сам не знаю почему: от грусти или от радости, о нем или о себе, или из-за того, что мы вместе, а может, из-за всего сразу. Я понимаю, что и сам могу кончить свои дни в таком же месте, как это, если я такой же, как он. Но мне этого совсем не хочется.

Его все еще нет, и я понимаю, что он дает мне время оглядеться, привыкнуть. А может быть, просто любуется закатом.

В одном углу куча шерстяных одеял, старых, ветхих, и бараньи шкуры, семь штук. Они скатаны в рулоны, чтобы не отсырели. Я вытаскиваю их на середину и расстилаю возле остывшего очага.

Он входит в логово, когда от дневного света снаружи не остается уже ничего. В считаные секунды разжигает костер, пламя весело бежит по тонким веточкам, принесенным им на растопку. Он подкладывает в огонь все новые и новые ветки, мы оба смотрим. Я сижу, потом ложусь и вдруг понимаю, что я опять плачу, и не могу остановиться, но, глядя на него, вижу, что на его щеках нет слез. Тогда я закрываю глаза и чувствую, что и альянс, и все другие люди, включая Габриэля и Анну-Лизу, остались где-то в другом мире. А здесь мир моего отца, и он совсем другой. Он дикий.

Я просыпаюсь. В логове светло, но я понимаю, что еще совсем рано. Я лежу там, где заснул; огонь давно погас, и я один.

Я выползаю из логова наружу. Маркус сидит у самого входа, на берегу реки. Я сажусь рядом. Из-за холма напротив встает солнце.

– Голодный? – спрашивает он.

– Да.

– Хочешь поохотиться со мной?

Я киваю.

– Был когда-нибудь орлом?

Мы сидим рядом, я и мой отец. Мы вместе охотились. Он превратился, я все повторял за ним. Я не знал наверняка, как выбрать того, кем хочешь стать, да я и не уверен, что выбирал. Но зверь внутри меня знал, что нужно делать, и у нас получилось. Мы скопировали моего отца-орла, и делали все, как он. Это был наш первый полет, и сначала мы были неуклюжими, но потом научились парить, поворачивать, падать камнем вниз и закладывать петли. Но охотиться все равно оказалось слишком трудно. Отец поймал ласку и лису. А нам не хватило точности и скорости. Не важно. Еды оказалось достаточно на всех.

Теперь Маркус говорит:

– Кто может судить, какое мое «я» лучше, человеческое или вот это?

Я знаю, что отец говорит о своей другой стороне, животной.

– Я все еще привыкаю к нему, к моему зверю. Думаю о нем как о чем-то отдельном от себя, но мы стараемся работать вместе.

– У меня ушло на это время. Я боролся с ним. – Он качает головой. – Я думал, он хочет присвоить себе мое тело.