Все рисунки, которые Надия нарисовала после этого, были однообразными и пугающе мрачными. Выполнены они были в сюрреалистической манере, к которой художница прежде не прибегала. Это были не целостные изображения, а разрозненные кусочки: чьи-то горестно заломленные руки; огромные глаза, в которых дрожали слезы; раскрытые в крике рты; черные птицы в предгрозовом небе; кладбищенские кресты, часы с разбитым циферблатом. Многие страницы оказались пустыми.
Последний блокнот оказался дневником. Ясное дело, писала Надия по-сербски, так что, кроме дат, аккуратно проставленных ровным девичьим почерком, толком ничего разобрать не удалось.
Яна с сожалением отложила дневник и решила пока заняться фотографиями, которые были разложены в тяжелые альбомы с массивными обложками. На некоторых красовались металлические защелки.
Снимков было много, и девушка перебирала их больше двух часов. Изображенные на них люди были ее родственниками, пусть и дальними, и Яна, которая всегда любила рассматривать фотографии, не без удовольствия изучала их лица.
Большинство снимков не были подписаны, но догадаться, кто на них, можно было без особого труда. Вот Петр – тот самый русский, что женился на жительнице Югославии и переехал жить в другую страну. Симпатичное, хотя и несколько простоватое лицо, светлые волосы, крепкая фигура.
А это Милица – его избранница, мать Горданы. Темные волосы волной до пояса, огромные печальные глаза. Если бы не слишком крупный нос и безвольный, скошенный подбородок, она могла бы быть хорошенькой. К тому же внешность портили вялость, неуверенность облика.
Снимки, на которых Милица улыбалась, можно было пересчитать по пальцам. То ли ей не нравилась собственная улыбка, то ли она чувствовала себя неловко перед камерой и не могла расслабиться, то ли по характеру была сдержанной, даже угрюмой.
В одном из альбомов не было ни одной фотографии: он был пустым. Однако, судя по встречающимся на некоторых страницах обрывкам фотобумаги, прежде снимки здесь были. Кто-то вклеивал их, вставлял в специальные пазы, а потом, по неизвестной причине, убрал.
Яна озадаченно пролистала осиротевшие страницы и хотела уже отложить альбом, как вдруг из него что-то выпало. Фотография – старинная, порыжевшая, с заломами и потертыми углами.
Сквозь годы на Яну прямо, даже с вызовом смотрела молодая женщина с короной вьющихся волос. Этот снимок был подписан: на обороте стояло одно-единственное слово: «Мариja». Так, ясно: прежде в этом альбоме были фотографии Марии. И кто-то уничтожил их все – можно было догадаться почему.
Яна внимательно, с интересом вглядывалась в незнакомое лицо. Вот она, виновница всех бед. Дом по ее милости считается «Черным», а несчастные потомки стали изгоями в родном краю. Из-за этой дамочки и на Яну только что пальцем не показывают.
Мария была настоящей красавицей – Наталья не преувеличила. Истинная «fеmme fatale» – роковая женщина. От нее Милица унаследовала прекрасные глаза и густые волосы, но все равно дочь была лишь полинявшей, скучной, неумело выполненной копией матери. Яне даже стало жаль Милицу: кому, как не ей, было понимать, каково это – проигрывать во всем собственной матери.
Прорисовывая внешность Марии, Создатель сотворил чудо, проявил филигранное мастерство, постарался на славу: взял лучшие кисти, смешал самые яркие краски. А когда подошла очередь Милицы, желание вдохновенно творить пропало.
Точеный нос, разлет бровей, линия скул, скрытая сила и огонь во взгляде, чуть ироничная улыбка, что притаилась в уголках губ, – даже время было не властно над ослепительной красотой Марии. Немудрено, что ее будущий муж предпочел Марию другой девушке. Кто мог сравниться с нею?
Яна отложила снимок и взялась за следующий альбом. Он был уже более современного вида, в нем хранились снимки дочерей Милицы. Вот Гордана – самая старшая. |