— А какой сегодня день недели?

— Сейчас воскресное утро.

Глаза Элизабет изумленно раскрылись. Корабль прибыл в Бостон в среду.

— О Господи, — пробормотала она, чем вызвала у Стивена новый добродушный смешок. Кусая губы, она с надеждой спросила:

— Как вы думаете, я могу встать? Он было затряс головой, но, увидев ее огорченное лицо, смягчился.

— Давайте попробуем. Небольшая разминка вам не помешает. Я вам помогу.

Глядя в сторону, чтобы не смущать Элизабет, он откинул одеяло.

Элизабет спустила ноги на пол, удивилась, как плохо они ее слушаются, но не показала виду. Стивен поддерживал ее за талию. Она поблагодарила его улыбкой и попыталась встать. Улыбка сменилась испуганной растерянностью, когда она обнаружила, что ноги ее не держат.

Элизабет снова села на кровать.

— Боже мой, — сказала она слабым голосом, таким же дрожащим, как ее ноги. — Боюсь, мне это не под силу.

Стивен согласно кивнул и поднял ее обнаженные ноги обратно на постель. Элизабет откинулась назад, на подушки, чувствуя страшную слабость и усталость, несмотря на трехдневный сон, и презирая себя за это.

— Что же со мной такое?

— Думаю, это пневмония, и, хотя кризис миновал, вы все еще очень больны, Элизабет. — Он встал со стула. — Отдыхайте. Я попрошу сварить бульон, он пойдет вам на пользу. Чтобы окрепнуть, вам надо начинать понемногу есть. Если что понадобится, не стесняйтесь спросить.

В дверях доктор столкнулся с новым визитером.

Это был он…

Дверь закрылась, и они остались наедине.

Элизабет внезапно запаниковала, что было странно, так как она не считала себя трусихой. Но предстоящий разговор с этим человеком наполнил ее душу страхом.

Она отвлеченно отметила его некоторое сходство с братом. Но он был выше ростом. Худощавее. С очень темными волосами в противоположность светловолосому Натаниелю. И, судя по виду, старше. Он не был так улыбчив, как Натаниель. Его взгляд удивлял суровостью и равнодушием.

Он смотрел на Элизабет с холодной сдержанностью…

Его костюм был строгим, но элегантным: темные брюки, простой черный атласный жилет и черный сюртук. Часы с цепочкой были единственным украшением. Его мрачная наружность и высокомерная манера держаться не вызывали симпатии. Глаза… Они видели ее насквозь. Она прочла в них надменную снисходительность, вежливую оценку… И больше ничего. Он вдруг замкнулся в себе.

И тогда она вспомнила свое погружение во тьму. Тьму и жар. Вспомнила прикосновение мужских рук… Рук этого человека. Запах одеколона и то, как он нес ее вверх по лестнице, теплые пальцы, расстегивающие корсаж, теплые пальцы на ее груди…

Она схватилась рукой за горло.

— Вы… Вы смели ко мне прикасаться, — него дующим шепотом обвинила она.

Подумать только, этот совершенно незнакомый мужчина раздевал ее! Прикасался к ней, как никогда прежде ни один мужчина; даже Натаниель, и тот не имел таких прав.

Натаниель. Бог мой, ведь это его родной брат, о существовании которого она и не подозревала. И вот он здесь, перед нею.

— К сожалению, я не мог поступить иначе.

Судя по его тону, с возмущением отметила Элизабет, он не испытывал никаких угрызений совести. Он подошел к кровати, и Элизабет невольно отодвинулась подальше. И вдруг, к ее великому изумлению, он изысканно поклонился в лучших традициях лондонского высшего света.

— Мне кажется, мы должны вновь представиться друг другу, — вежливо заметил он.

Элизабет почувствовала, как он с силой сжал ее руку. Прикосновение теплой, грубоватой кожи вызвало в ней неожиданное беспокойство.